— Как идёт сосредоточение сил? — спросил он. — По плану?.. Очень хорошо. Я думаю, надо действовать ночью. Да-да, когда русские спят. Я надеюсь на вас.

Начавшийся в темноте бой был длителен и жесток. Он длился всю ночь, продолжался следующий день и не принёс генералу Бойтлеру успеха. Русские отбили все атаки.

Многие немецкие солдаты, ознакомившись с обращением русских и с их призывом прекратить напрасное кровопролитие, ещё с вечера стали сдаваться в плен. Смульке с группой таких же, как и он, подозреваемых в измене по-прежнему сидел под стражей. Когда русские прорвались к командному пункту корпуса, адъютант спросил у Гауффе, что делать с арестованными.

— В бой! — исступлённо крикнул Гауффе. — Послать в самое пекло! Пусть кровью искупят свою вину.

Так Смульке перед самым разгромом бродской группировки оказался на свободе: вместе с другими солдатами, сидевшими с ним, он также сдался в плен.

К командующему фронтом поступил наградной лист на старшего лейтенанта Селезнёва, командира артиллерийской батареи, которая преградила путь контратакующим танкам противника. Но в том бою отважный офицер пал смертью храбрых.

— Он честно выполнил свой долг, — сказал Иван Степанович и вместо слов «представить к ордену Красной Звезды» написал: «...наградить орденом Красного Знамени». Это высшая награда, которой в дни войны имел право от имени Президиума Верховного Совета СССР награждать командующий фронтом.

По телефону поинтересовался, кто же теперь командует этой батареей. Узнал, что лейтенант Паршин, остался доволен. А через несколько минут, когда маршал завершал рассмотрение наградных дел, ему попалось представление и на лейтенанта Паршина. В бою тот был контужен, но остался на огневой позиции. Конев с удовольствие подписал и это представление к ордену Красного Знамени.

...Командир противотанковой артиллерийской батареи лейтенант Паршин и его друзья-пехотинцы, которых он все эти дни активно поддерживал огнём, сразу же заметили, что у немцев что-то случилось. Их контратаки начали заметно слабеть. Видя это, наши подразделения уверенно пошли вперёд, выбивая противника из укреплений, занимая один населённый пункт за другим. Враг, правда, продолжал огрызаться, цеплялся за каждый выгодный рубеж, но стоило нашим артиллеристам по-настоящему организовать огонь или создать угрозу окружения, как он бросал окопы и отходил.

В короткие минуты отдыха личный состав подразделений жадно читал сводки Совинформбюро, радовался успехам.

— Под Бродами-то наш фронт отличился, — говорил сержант Нечаев, откладывая только что прочитанную фронтовую газету «За честь Родины» с очерком И. Барсунова «Котёл под Бродами». — И нам поспешать надо...

Батарея выдвигалась к опушке леса, когда от крайних домов деревеньки прозвучало сразу несколько выстрелов. Орудия моментально развернулись и заняли огневые позиции. Вскоре выяснилось, что стреляют закопанные в землю немецкие танки. Ставшие теперь долговременными огневыми точками, они остановили продвижение нашей пехоты. Паршин смело повёл огонь прямой наводкой, и вскоре грозные вражеские машины перестали существовать. За этот бой и был лейтенант Паршин представлен к награде.

К утру немцев выбили из деревни. В напряжённые часы боя, когда звенели окна от взрывов снарядов, баба Парася, так звали односельчане Прасковью Петровну Копась, просидела дрожа в углу своей хаты у божницы. Едва поутихло, как она бочком-бочком выбралась на крыльцо, а потом и на улицу. В деревню уже вошли советские танки. С брони прыгали улыбающиеся молодые парни, поздравляли спешивших к ним женщин с освобождением. Где-то за околицей грохнул взрыв. Потом снаряд разорвался на центральной улице. И вот бабахнуло уже на Прасковьином огороде. Гитлеровцы начали артиллерийский обстрел оставленной деревни. Жители снова попрятались по углам. Только Прасковья Петровна всё стояла у калитки в смутной надежде: а не вернётся ли вместе с этими запылёнными молодыми парнями в танковых шлемах и её сын Фёдор? Ведь от него нет весточки с самого начала войны. Но сколько она ни всматривалась в лица танкистов, никого похожего на её Феденьку не находила. Горестно вздохнув, она уже было направилась в хату, как, злобно просвистев, рядом ударил снаряд. Другой в клочья разметал крышу её хаты. Прасковья Петровна закричала не своим голосом, бросилась к колодцу, чтоб зачерпнуть и залить огонь, да куда там! Хата уже сверху донизу объята пламенем.

— Господи, господи, — причитала она, — а Никодим-то мой сгорит, поди! Дотла сгорит, бедный...

Прасковья Петровна кинулась к двери с намерением добраться до подвала, открыть его и освободить несчастного мужа. Но пламя зло лизнуло её лицо, опалило брови, и она отступила, хлопая руками по подолу, сбивая с него искры огня. Тем временем стропила крыши обвалились, балки рухнули вниз, и не было уже никакой надежды помочь Никодиму, спасти его от неминуемой гибели.

Когда Николай Паршин поставил свои орудия в глубине двора Копасей, баба Парася всё ещё сидела на уцелевших от огня брёвнах и, обхватив голову руками, плакала и причитала:

— Ох, горюшко ты моё неизбывное, ой, лихо моё лихушко! Как же мне жить-то теперь? Ни семьи нет, ни хаты, ни мужа...

Лейтенант Паршин, проследив, как бойцы устанавливают орудия, подошёл к хозяйке и стал её успокаивать:

— Ну что вы плачете, бабуся? Не пустим мы больше сюда немцев. Живите спокойно, устраивайтесь. Советская власть поможет...

Прасковья Петровна, глянув на офицера заплаканными глазами и увидев на его плечах погоны, вдруг резко отшатнулась.

— Ты сам немец или власовец проклятый! — резко сказала она.