Шрифт:
— На пиру? — Страх как рукой сняло. Уже через мгновение княжна сияла.
— У тебя плохо со слухом? — процедила императрица.
— Скоро пир! — крикнула княжна, не обращая внимания на мать. Развернулась и принялась рыться в вещах.
В этот момент Гонген увидел, как едва заметные морщинки проявились на лице королевы. Источая желчь, с тщательно скрываемым презрением она обратила внимание на старого воина.
— Проследите за этим, сэр Гонген.
— Непременно, ваше императорское величество. — Снова поклон. Уже шея разболелась. — Могу я узнать, в честь чего празднование?
Такой ядовитой ухмылки Гонген еще не видел.
— В честь удивительно воскрешения моего деверя.
Среди клеток
Просыпаться приходилось в разных местах. Иногда среди мусора, иногда среди мусора и помоев. Сейчас же ко всему этому добавилась сырость, зловоние человеческого пота и других всевозможных испражнений.
Открываешь глаза — бледно-зеленая, скорее, блевотного цвета потолок и такая же стена с окошком. Вместо стекла железные прутья с каким-то налетом. Под окном подтечный след. Из-за дождя или из-за все тех же помоев, которые сбрасывают сюда многие?
По бокам такие же решетки, в которых сидят тени.
Рональд приподнялся. Пальцы впились в смесь мокрого песка и грязи. От чего все вокруг мокрое, думать не хотелось. Лицо горело, тело дрожало. Желание вырвать кое-как удалось заглушить. А стоило ли? Ужасное зловоние все равно не испортить.
— Мы скоро все умрем, — напевал кто-то. — Ум-рем. Ум-рем.
— Да заткнись ты, сучара поганая! — Зашуршал песок о прутья. Видать, кинул в певуна. — Из-за таких уродов, как ты, и попадают сюда!
Судя по тому, что певун закашлял и начал плевался, раздраженная тень попала.
Нельзя было сказать, что наступила тишина. Кто-то бился головой о прут, другой шкрябал по стене ногтями и хихикал. Самый ближний к Рональду что-то нашептывал, тихо-тихо.
Раз в целую вечность проходил надзиратель. Высокий и устрашающий. Однажды он кинул тарелку с какой-то жидкостью внутри. Наверное, бульон, в котором когда-то было мясо, а теперь только вода и привкус. Рональд точно не знал, тюремный суп оросил песок еще в полете или после приземления.
Вонь сводила с ума. Странная мгла влияла так же. Ночь.
Рон подошел к окошку, схватился за склизкие прутья и постарался выглянуть. Он долгое время смотрел на небо.
Неожиданно вздрогнул, и его облило рыбьими внутренностями. Он стал плеваться и потом закричал. Впервые за все пребывание здесь мальчишка дал волю гневу. Начал пинать стену и бить ее кулаками, пока кисти не обагрились, и кровь начала не течь почти что ручьем.
Как он попал сюда? Зачем надо было красть? Самое место для убийцы, для вора. Почему не послушал дядю Брэла? Он же предупреждал, он все делал для них. Чертова самонадеянность!
Рон вспомнил окровавленное лицо Грэга, а потом мальчишки, которого убил в особняке. В животе скрутило, и вышло содержимое. В основном желчь и пара твердых кусочков. Глаза слезились. Ко всему прочему появился страх ослепнуть.
Ничего не оставалось, только плакать. Он уперся головой о стену и стал всхлипывать.
Призрак плачет, лучший вор во всем городе. Неуловимый и бесстрашный. Теперь же наполовину голый, с разбитый носом, окровавленными руками, дрожащий непонятно от чего и беспомощный.
— Так всегда в первый раз, — пробормотал грубый голос.
Рон невольно повернул голову и увидел черную гору, сидящую рядом. Мужик что-то перебирал в руках, крутил так и сяк. Он опирался спиной на прутья, подогнув к плечам ноги.
— Попривыкнешь. За что попал сюда? — спросил он.
А действительно, за что? За убийство или воровство? Или просто так попался под кулак? Или все вместе взятое?
Мальчишка лишь еще раз всхлипнул.
— Понимаю, слушать советы у того, кто сидит здесь, странно. И все же, слезами не поможешь.
— К-как будто е-есть что-то, что мне поможет, — проговорил Рон, речь его прерывалась и превращалась в вытье.
— Помочь может только смирение.
«Проклятый дурак! Наверно сидит здесь за то, что плюнул какому-нибудь богатому пузану в лицо, завтра же его освободят. А мне точно веревка светит».
Слезы снова накатились и полились ручьем. Страшно хотелось пить, а вода выливается из глаз.
— Можешь не отвечать.
— Я уб… у-убийца, — еле выдавил из себя это слово.
Как же он стал таким? Почему все случилось именно так?