У рабов, разумеется, такой возможности не было, но при этом, если они задумывали сбежать, на их пути возникало не так уж много препятствий, ведь жилища рабов на плантациях всегда стояли отдельно от домов их хозяев и надсмотрщиков. Хозяин мало что мог предпринять. Лэндон Картер, который в целом смирился с ночными блужданиями рабов, как-то вечером заключил одного из них — Джимми — под домашний арест только потому, что тот накануне заявил о хромоте, которая не позволяла ему работать. «Те, кто не могут работать на меня, — ворчал Картер, — не могут, значит, не обманывая меня, проходить ночью по две-три мили». Джордж Вашингтон в бытность свою президентом приписывал «усталость и сонливость» рабов «ночным блужданиям и другим занятиям, которые делают их неспособными к выполнению дневных обязанностей». Вашингтон, как плантатор, постоянно отсутствующий на месте, выражал тревогу по поводу масштабов воровства, процветающего среди рабов, в чем он винил ночные «увеселения» нерадивых надсмотрщиков. А в XIX веке хозяева стали систематически распространять среди рабов истории о привидениях, дабы отпугнуть их от ночных прогулок, причем духов нередко изображали надсмотрщики, заворачиваясь в белые простыни74.

Повсеместное ночное веселье также тревожило и власть. Пусть некогда ночь и служила для «выпускания паров», но со временем эта ее функция сошла на нет. В отличие от отдельных преступных деяний, насилие, регулярно совершаемое бродячими бандами, порождало страх перед общественными беспорядками, особенно если в качестве жертв нападения выбирались самые именитые горожане: в этом случае разве что чувство личной обиды превосходило оскорбление, нанесенное официальной власти. Иногда, все еще надеясь навести порядок, власти предпринимали попытки вернуться к средневековым ограничениям и вводили комендантский час. В городах принимались законодательные акты, предусматривающие ограничительные санкции по отношению к неимущей молодежи. В XVI и XVII веках во время периодически вспыхивавших мятежей власти Лондона тщетно пытались навязать комендантский час ремесленным ученикам. В Братиславе начала XVIII века муниципалитет грозил призывом на военную службу беднякам, евреям и другим обнаруженным на улице ночью «людям, способным вызывать беспорядки». Так же и в американских колониях по всему восточному побережью слуг, рабов, свободных чернокожих, индейцев и подростков настоятельно призывали возвращаться домой как можно раньше, обычно к девяти вечера75.

Вместо того чтобы выполнять функцию «клапана безопасности», ночная вседозволенность открывала дорогу еще большему беспорядку. Ночь не только предлагала альтернативный образ жизни, после наступления темноты чаще всего проявлялась и организованная жестокость в среде низших классов. Мрак служил для этого наилучшей декорацией — по понятным причинам, а также по тактическим соображениям. В Британии давняя традиция ночного веселья и неповиновения привлекала в равной степени ремесленных учеников, ткачей из Спиталфилдса, якобинцев, а также вандалов, разрушавших дорожные заграждения, изгороди и каменные ограды. Член банды «Уолтхэмские черные» хвастался в 1723 году, что «можно было поднять за ночь до 2 тысяч человек». Нередко темнота служила прикрытием для выработки какого-либо плана в различных местностях. Так, молодой Джон «Майкл» Мартин, член тайного общества «Объединенные ирландцы», существующего с середины 1790-х годов и борящегося за независимость Ирландии, выходил из дому, когда засыпали его родители. «Встречи назначались каждую ночь, — вспоминал он позже, — в основном в разных местах — иногда неподалеку от дома моего отца, но зачастую — в нескольких милях от него»76.

Ночь была также временем, которое повсеместно предпочитали поджигатели — от устроителей пожаров на табачных полях в Чесапике до банд mordbrenner в Центральной Европе. В 1729 году приходский священник одной гемп-ширской деревни жаловался: «Едва наступает ночь, как всеми нами овладевает ужасное предчувствие, что наши дома и амбары могут сгореть»77. В 1712 году в Нью-Йорке около 30 рабов подожгли здание и затем убили несколько белых жителей, привлеченных к тушению пожара. Бунты рабов каждый раз приходились на глубокую ночь, например заговоры на Барбадосе (1675 и 1816), восстание Стоно в Южной Каролине (1739), мятеж Такки на Ямайке (1760) и восстания Габриэля Проссера (1800) и Нэта Тёрнера (1832) в Виргинии. Большинство заговоров предполагало организацию тайных встреч по ночам для выработки стратегии восстания, причем связные порой проходили много миль в сплошной темноте, а в Вест-Индии заговорщиков созывали, стуча в барабаны и трубя в морские раковины. Нередко полночь становилась отправной точкой для насилия, совершаемого ранним утром. Накануне Американской революции рабы так прочно ассоциировались с ночным сопротивлением, что некоторые роялисты мечтали заручиться их поддержкой против своих врагов — вигов. Один тори из Мэриленда будто бы заявил: «Если бы у меня в распоряжении было еще несколько белых, готовых присоединиться ко мне для обеспечения безопасности, я смог бы заполучить всех негров, а от них было бы больше пользы ночью, чем днем от белых»78.

Темнота не только предоставляла бунтовщикам укрытие от посторонних глаз и возможность впоследствии неожиданно выступить, но и давала другие преимущества. Например, в 1653 году в Англии общинники из болотистой местности в полночь наголову разбили военную охрану, призванную защищать место дренажных работ в Норфолке. Незнакомые с местным ландшафтом, солдаты, «растерявшись в ночи», слабо защищались. Луддиты знали, что даже отдаленные звуки приближающейся кавалерии можно было лучше услышать в глухой темноте. Порой в качестве поддержки привлекали и магические силы. Участники восстания 1712 года в Нью-Йорке верили, что «волшебный порошок» сделает их непобедимыми. Ночами, предшествующими неудачному бунту рабов на Антигуа в 1736 году, колдун проводил ритуальную присягу среди заговорщиков. Мятежники из сельской глубинки Южной Ирландии, так называемые Белые Парни, чьи ночные собрания привлекали сотни последователей, даже называли себя «эльфами», стремясь тем самым поддержать свой моральный дух и устрашить противников. Годы спустя по тем же причинам французские крестьяне-бунтовщики, наряжавшиеся в белые одежды, приняли прозвище Demoiselles (Белые Феи из Прошлого). Поскольку ночь для низших сословий воплощала день, она же стала для них излюбленным временем для того, чтобы поднять мятеж. Луддиты, на протяжении многих вечеров проводившие подготовку к восстанию в темноте, вещали в песне арендатора:

Ночь за ночью — тишина кругом,

Ночь за ночью — месяц за холмом,

Ночь за ночью — с палкой ли, с ружьем —

Нашу волю мы вершить идем! [81] 79

В комнате проститутки. Из серии «Прилежание и леность» (1747). Гравюра Джордана с живописного оригинала У. Хогарта

“Что общего имеет ночь со сном?» [82] — спрашивал Джон Мильтон. В эпоху зарождения человечества, по-видимому, на удивление мало. Вопреки общепринятому представлению, наши самые далекие предки, скорее всего, инстинктивно не ложились спать с наступлением темноты. По предположению некоторых современных физиологов, доисторические народы пришли к тому, чтобы отводить ночь для отдыха, постепенно. Только с течением времени эти первые поколения научились избегать страхов, которые таит в себе мрак, устраиваясь на ночлег в пещерах, служивших убежищем от рыскающих в поисках пропитания хищников. Казалось, сон сокращал ночное время и делал его более безопасным. Скорее не сама ночь — согласно Талмуду, часть суток, созданная для отдыха, — а инстинкт самосохранения требовал спать в эту пору. «Человек спал ночью, — заметил Стенли Корен, — поскольку заниматься чем-либо другим было бесполезно и слишком рискованно». Интенсивная физиологическая активность во время сновидений, вероятно, сообщала телу чуткость и проворность, делала его способным дать быстрый отпор надвигающейся опасности. Неравномерность работы сердца и дыхания, резкость мышечных усилий и движений глаз — все это позволяло потенциальной добыче проснуться готовой к схватке или к бегству2.

Развивался ли «дневной человек» постепенно или же, наоборот, будучи генетически связан с первой утренней зарей, появился практически сразу, несомненно лишь то, что к началу раннего Нового времени ночной покой стал неотделим от естественного хода жизни. Несмотря на высокий уровень человеческой активности после наступления темноты, никогда не возникало никаких сомнений в том, что для отдыха самыми подходящими оставались вечерние часы. «Мы должны следовать природе, — утверждал манчестерский врач Томас Коган, — бодрствовать днем и спать ночью». Поэтому в воображаемом мире Leigerdumaynians, где деятельность начиналась лишь в ночное время, царствовали воры, ростовщики и мошенники. «Они ненавидят солнце и любят луну», — отмечал сатирик елизаветинского времени Джозеф Холл3.