Шрифт:
Ушел Анемподист от Зиновейки успокоенный и дорогой даже запел церковную стихиру.
В волость собирался Маерчик. Надо было решать, а Митя не знал, как быть.
«Пусть едет Вавилка! Мне нельзя… Подумают еще, что от горячей работы сбежал».
Дед Наум настаивал, чтоб ехал Митя. Ивойлиха просила отрядить Вавилку:
— И кожи из выделки взять надобно, и мелочишки кое-какой купить.
Терька с Зотиком не знали, на чью сторону встать, Амоска же предложил послать с важными бумагами его.
— С Зиновейкой и я не заблужусь, а что проку в волости от Вавилки? Ну что проку? Пошлите меня, ребятушки, я помозговитей этого пентюшонка, а Вавилка поздоровей здесь с литовкой…
Упоминание Амоски о покосе вновь подхлестнуло Митю.
— Пусть едет Вавилка, — решил он, — а мы уж с тобой, Амос Фомич, зимой съездим.
Вечером Митя с Зотиком и Амоской сходили к дуплястой пихте. Со всеми предосторожностями вынули портфель и принесли домой.
Глава XXVII
На левом берегу реки Становой, на широкой излучине, раскинулись заливные луга. Мягкие и густые вырастают на них травы. В километре от заимки, на шивере, — «покосный брод».
Утрами с лугов вместе с медвяными запахами цветущих трав доносится в Козлушку неумолчное скрипение коростелей, крик перепелов и кряканье уток. После ночных дождей молочная пелена тумана надолго закутывает соседние с лугами горы, лесную чернь и речное ущелье. В знойный полдень дрожит и плавится над лугами марево, рябит в глазах.
Душно в эту пору в лугах. Горяч, густ и прян воздух. Обливается птом с головы до ног человек. Единственное спасение в полуденные часы — река.
Дед Наум сам примеривал косьевища [32] литовок по росту артельщиков и привязывал ручки.
— Против пупу, не выше и не ниже, должна быть ручка у литовки, — пояснил он Мите. — Ниже — поясницу будет ломить, выше — плечам надсадно…
Отбитые и направленные еще с вечера косы поблескивали голубизной стали.
32
Косьевище — держак косы.
Одна за другой, в пестрых сарафанах, заправленных по-мужски в холщовые штаны, верхом на лошадях выскакивали с брода на берег бабы. Стройная, с матово-белым, не поддающимся загару лицом Феклиста спрыгнула с седла у балагана. За ней — высокая, худая Матрена Ивойлиха, мать Вавилки. Сзади всех — с большими, мужичьими руками, с морщинистым, рано постаревшим лицом — Агафья Мартемьяниха, мать Терьки.
— Ко-о-о-о-бы-лу! — донесся крик с противоположного берега.
Стоявшие у балагана женщины, Митя, Зотик и даже лошади повернули головы на крик.
Дед Наум тоже уставился в сторону брода:
— Кричит будто кто-то, бабы?
— Да Амоска ведь это! С собой не взяла, домовничать оставила, а он следом…
— Перевези его, Зотик. Кашу мне варить помогать будет, — распорядился дед.
Зотик вскочил на не расседланную еще Рыжушку и рысью въехал в воду.
Амоска никак не мог успокоиться:
— Сами на покос, а меня дома… Домовника нашли!
— Щенок, вози его тут! — огрызнулся Зотик.
Он высвободил правую ногу из стремени, Амоска легко вскочил на коня и уселся позади Зотика. Шум шиверы и постукивание копыт о плитняк заглушали ворчание Зотика.
— Мы совсем было хотели кошку в лапти обувать да за тобой посылать, а ты сам явился, — услышал Амоска, когда Рыжушка выскочила на травянистый берег.
— Ворчи там еще, я вот дедыньке Науму пожалюсь!
Перебравшись на покос, Амоска уже не мог простить воркотни Зотика и, спрыгнув наземь, крикнул:
— Я тебе покажу кошку! Ты у меня подразнишься!
К стану Амоска предусмотрительно не пошел, а залег в траву и решил обождать, когда мать уйдет косить.
«Сгоряча-то еще выпорет при народе. Что с нее взять?» — подумал Амоска о матери.
Ждать пришлось недолго. Вскоре все ушли косить.
Впереди, без шапки, в белой посконнице, шел дед Наум. Следом за ним, широко расставив по прокосу ноги, в мужских шароварах и обутках косила Агафья Мартемьяниха, за ней — Ивойлиха, за Ивойлихой — Феклиста. Феклисту поджимал, наседая на пятки, Зотик, за ним — Терька, и сзади всех, отстав на половину прокоса, «мыкал горе» Митя.
Правее, в другом конце луговины, вытянулись в нитку, как журавли в небе, восемь Вонифатьичевых дочек и девятая — Гапка Маерчиха. Еще правее, объединившись в бабью артель, косили Омельяниха и Орефьиха Козловы. Левей, у кромки леса, взмахивали косами Мокей с Пестимеей.