хочу жить и умереть окутанная ими. Хочу стать частью этих объятий и больше никогда и

ничего не делать. Он по-прежнему пахнет кедром и мускусом, лесом и красками. Его волосы

больше не такие длинные и лишь спадают на его глаза, делая его невероятно сексуальным.

Теперь он больше похож на зрелого мужчину, даже стал больше и сильнее, или это просто

шарик надежды слишком переволновался. Объятия затянулись, но я не хочу их разрывать.

Затем я вспоминаю, что он муж и отец и быстро отступаю от него.

– Привет Лана. Прекрасно выглядишь. Так рад снова увидеть тебя.

– Я тоже рада увидеть тебя Мо. Ты выглядишь старше. В хорошем смысле!
– быстро

добавляю я, иногда я бываю такой идиоткой. Напомнить ему о разнице в возрасте. Заметано.

Сделано.

– Прости, что заставил тебя притащиться сюда. У меня больше никого нет. Я мог бы

позвонить Лексу, но я не хотел пугать его.

– А что насчет твоей жены? У нее нет гражданства?

– Ах, да. Мы расстались. И да, у нее не было гражданства. Но у моего сына есть - так

что, это хорошо, но едва позволяет мне видеть его.

Нет жены. Нет жены. Нет-жены-нет-жены-нет-жены.

– Я хотел разобраться со своим дерьмом прежде, чем снова увидеть тебя. Хотел, чтобы

у меня была прекрасная работа, и что-нибудь хорошее, что я мог показать тебе. Я не хотел

встретиться с тобой вот так.
– извиняясь, он обводит рукой вокруг нас.

Он до сих пор ищет моего одобрения. До сих пор видит во мне соцработника, которого

он хочет задобрить своими достижениями.

– Мне просто приятно встретиться с тобой, Мози. Ты не должен быть идеальным.

Боже, ты знаком с моей сумасшедшей семьей! В любом случае я не верю в совершенство. Ты

уже говорил с адвокатом?

Он проводит рукой по волосам, и я вижу, что он по-прежнему носит серебряное кольцо.

Браслетов больше нет, как и шапочки. Но возможно здесь такой дресс-код и его стиль не

изменился.

– Да уж. Это, скорее всего, проигрышное дело. Похоже, что меня депортируют, как

только пройдет процесс. Они уже не в первый раз пытаются, Лана и у меня несколько

правонарушений. Все картины взаимосвязаны, но они настаивают на их нравственной

распущенности. Ты знала, что когда добавляешь политические нотки в свое публичное

творчество, они могут привлечь тебя по обвинению в терроризме.

– Это самое нелепое, что я когда-либо слышала, - говорю я присаживаясь на стол. Это

граффити, а не Аль Кайда.

– Да, но в последнее время они стали строго наказывать. Это не Pathways, где мы

каждый раз меняли мир своей живописью. Помнишь?
– спрашивает он и его лицо озаряется

улыбкой.

О, да, я помню. Дело всей моей жизни было брошено в руки публичного голосования.

И я помню, как находилась под вашим пристальным вниманием, под вниманием Мози и

чувствовала себя так же как сейчас - разгоряченной и нервной, и такой по сумасшедшему

увлеченной им. Думаю, это не изменилось.

– И это все? Нет апелляции? Ты просто вернешься в Мексику? Сколько тебе было,

когда ты уехал из страны? У тебя хотя бы есть там хоть какие-нибудь знакомые?

Мози обдумывает мои вопросы и кивает головой, почесывая лоб.

– Да. Я ничего не могу поделать с этой ситуацией. Так что мне придется последовать

их решению.

– Как ты собираешься вернуться назад? Они просто отвезут тебя до границы и оставят

там. Откуда ты? Из Мехико, не так ли? У тебя есть средства добраться до туда?

Мози смеется надо мной, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула.

– Ты совсем не изменилась. По-прежнему командуешь всем вокруг. Пытаешься

убедиться чтобы все было по справедливости. Да, это моя история, Лана. Они вышвыривают

меня отсюда. И я собираюсь вернуться туда, откуда я родом. Я угроза для общества.

– Уфф. Будь угрозой для моей задницы.

– Я и так угроза для твоей задницы. Серьезно, - говорит Мози, дьявольски улыбаясь и

выгибая бровь.

От его слов я краснею. Все мое тело переполнено адреналином и серотонином.