Майор побледнел.

— Шеф! Я не понимаю…

— Не надо, Черный! — оборвал его Джафаров. — Халилов идет по моим пятам. В твоих же интересах скрыть мой визит. Тебе могут не поверить, замучают. Видел одного? С перебитым носом? У тебя глаза полезут на лоб от боли, которую он тебе причинит. Молчи лучше!

— Да-да, конечно! — забормотал насмерть перепуганный Хотелов. — Я в ваши дела не вмешиваюсь.

Он провел Джафарова на первый этаж, где Джафаров сам, не подпуская к паспорту майора, наклеил фотографию и поставил на нее печать.

— Если меня поймают, я скажу, что ты сделал мне паспорт за деньги! — предупредил майора Джафаров. — Тогда тебя точно убьют!

— Я же дал слово! — заверил его Хотелов. — Клянусь…

— Мне твои клятвы ни к чему! — прервал его Джафаров, перед тем как расстаться. — Сам взрослый! Семья есть, дети! Понял?

Оставив насмерть перепуганного майора, Джафаров покинул отделение милиции так же, как и пришел — проходными дворами.

Он решил обезопасить себя полностью. Во-первых, незаметно от майора он поставил печать не на один, а на три паспорта.

Во-вторых, Джафаров не стал «класть яйца в одну корзину», а прикинул, что валюту можно раскидать по солидным коммерческим банкам, а драгоценности положить в сейф.

Решив оставить у себя немного валюты и драгоценностей, Джафаров попал в трагикомическую ситуацию, которая резко изменила ход дальнейших событий.

Выбрав самый тихий и уютный дворик, густо заросший зеленью, Джафаров открыл чемодан и быстро отобрал мелкие кредитки.

С драгоценностями он, к сожалению, немного замешкался.

Дело в том, что Джафаров вспомнил о предстоящем дне рождения Наташи и стал подбирать ей подарок.

А это быстро не делается. К тому же Джафаров забыл размер ее пальцев. Ему очень понравился крест из белого золота на платиновой цепочке. Крест нес в себе один крупный бриллиант и восемь кроваво-красных рубинов.

Джафаров невольно залюбовался им.

Но к кресту не было футляра.

Конечно, можно было освободить одну из коробочек из-под кольца, но ни одна из них не удовлетворяла эстетическим вкус Джафарова. Они были чужеродными, не совпадали друг с другом: крест с цепочкой и коробочка.

Вот тогда-то Джафаров и услышал за спиной вопль:

— Не искушай! Закрой немедленно!

Джафаров обернулся и увидел сидящего в окне первого этажа многоэтажного дома старика. Тот держал перед собой охотничий карабин и смотрел на Джафарова.

Джафаров быстро сунул крест в карман и закрыл чемодан.

Краем глаза Джафаров заметил, что стрелять старик не собирается.

Не спуская с него цепкого взгляда, Джафаров стал подниматься с камня, на котором сидел в своем убежище.

Но, чуть ослабив внимание на карабине, Джафаров заметил, что старик сидит и беззвучно плачет.

Все еще настороже, Джафаров подошел к нему. Теперь он в любой момент смог бы опередить старика и достать пистолет раньше, чем тот бы вскинул карабин.

— Чего не стрелял? — поинтересовался Джафаров. — Такое богатство бы досталось!

— Досталось? — горько переспросил старик, мгновенно переставший плакать. — А чем бы я, по-твоему, его достал? У нас для инвалидов дома не приспособлены: не въехать, не выехать. Парализованный я, понятно? Одна рука только и действует.

— А кто ухаживает? — спросил Джафаров.

— Дочь! — расцвел старик. — Только я ей, похоже, жизнь порчу. Пенсия у меня большая, а жизни ей нет, я — хуже малого дитя. Пять лет со мной мается. Никакой ей личной жизни. — И спросил безо всякого перехода: — Ювелирный грабанул или хату чью-нибудь взял?

— Ни то, ни другое, ни третье! — ответил Джафаров. — Никогда, старик, ты не догадаешься. Эти драгоценности — малая часть богатства одного очень крупного руководителя..

— Ясно! — сразу понял старик. — Руководитель из тех, кто ругал прежнюю власть за привилегии, а как только дорвался до власти, стал вором хуже прежних в сто раз. А ты, значит, «вор у вора дубинку украл».

И он засмеялся левой половиной лица, что выглядело довольно пугающе.

— Нет, не значит, старик! — ответил Джафаров.

— Собеседника нашел? — послышался женский голос в глубине комнаты, и к окну подошла миловидная женщина лет тридцати пяти — сорока.

— Еще какого, Валюша! — похвастался старик. — Такого интересного я давно не встречал.

— Рано хоронишь себя, отец! — рассердилась Валентина. — Грех это: говорить о себе как о мертвом. Пока Бог не решил взять твою душу на небо, надо жить!