— Почему это в Испанию? — спросил Лапидус. — Другого места, что ли, нет…

— Да хоть в Гренландию, — сказала Эвелина, — но все равно — подальше. На самолете! Но не получилось…

— Не понимаю, — опять повторил Лапидус, — как это — насовсем?

— Все же ты настоящий мухлик! — уже нежно сказала Эвелина. — Откусили они его, и все!

— Как это? — удивился Лапидус.

— Очень просто, вкололи себе сначала какой–нибудь дряни, видишь, сколько здесь шприцев разбросано…

— Вижу, — согласился Лапидус.

— Или накурились, — продолжала Эвелина, — или нанюхались… Были здесь по утру две близняшки, сначала они трахались с каким–нибудь юным придурком, скакали, как кенгуру, а потом то ли вкололи себе, то ли накурились, то ли нанюхались, и стали у него сосать…

— Ну и что дальше? — поинтересовался Лапидус.

— Кино началось дальше, — сказала Эвелина, — сосали–сосали и дососались, остался парнишка без члена, пришлось им его положить в коробочку и похоронить…

— Боже! — сказал Лапидус. — Меня сейчас вырвет.

— Меня тоже, — проговорила Эвелина, — меня давно уже от всего этого рвет, и от тебя тоже…

— Ты же меня хотела, — сказал Лапидус, — ты меня даже чуть не трахнула!

— Чуть не считается, — сказала Эвелина, — я даже не кончила, ты что, не помнишь?

— Помню, — грустно сказал Лапидус и закрыл глаза.

Он лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что это уже все, конец. Он так и не выберется с этого чердака, останется на нем навсегда, умрет тут и засохнет, превратится в скелет, который рассыпется со временем на отдельные кости, рассыпется, развалится, распадется, кости, череп, ребра, как в анатомичке. «Бедный, бедный Лапидус! — думал Лапидус. — Дернуло тебя сесть не в тот троллейбус!»

— Ты бы поспал, что ли, — сказала Эвелина, — нам здесь все равно еще торчать.

— Сколько? — спросил Лапидус сквозь дрему.

— Сейчас половина двенадцатого, — посмотрела на часы Эвелина, — минут двадцать у нас есть.

— А что дальше?

— А дальше будем выбираться отсюда…

— Куда?

— Ты спи, спи, — сказала Эвелина, — куда–нибудь да выберемся!

И Лапидус уснул.

— Спишь? — спросил его Манго — Манго.

— Сплю, — сказал Лапидус.

— И что ты видишь во сне? — не унимался Манго — Манго.

— Не скажу, — грубо ответил Лапидус, поворачиваясь на правый бок, чтобы не храпеть.

— Вставай, вставай, — сказала ему бабушка, дед уже заждался.

Лапидус быстренько вылез из–под одеяла и посмотрел в окно. Было раннее июньское утро. Такое же раннее, как и сегодня, второго июня, когда он сел не в тот троллейбус. Да и день был тот же — второе июня. Хотя может, что и третье или четвертое. Лапидус уже не помнил.

— Ты идешь? — спросил его дед.

— Он идет, идет, — подтвердила Эвелина.

— Уже собрался! — сказал Манго — Манго.

Лапидус вышел на крыльцо, утреннее солнце слепило глаза.

— Может, дома останешься? — спросила бабушка. — А то день жарким будет…

— Нет, — мотнул головой Лапидус, — я ведь собрался!

Дед подождал, пока Лапидус спустится с крыльца. В руках у деда было ведро, в ведре лежал совок.

— А это зачем? — спросил Лапидус.

— Надо, — сказал дед, — ну что, идем?

И они пошли.

Вначале — через лес, потом свернули на тропинку, которая вела к узкоколейке. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Громко пели утренние птицы, Лапидус бежал по тропинке за дедом вприпрыжку, стараясь не споткнуться о толстые, узловатые корни.

Вдали раздался гудок.

— Поезд, — сказал дед.

— Поезд, — повторил Лапидус.

— Тебе осталось спать десять минут, — предупредила его Эвелина.

— Не мешай ему! — сказал Манго — Манго.

— Куда он идет, деда? — спросил деда Лапидус.

— На электростанцию, — ответил дед, — он везет торф.

— А зачем? — спросил маленький Лапидус.

— Чтобы был свет, — сказал дед и добавил: — Пошли быстрее, а то скоро совсем жарко станет!

И они вышли на узкоколейку.

Лес остался позади, по одну сторону узкоколейки шла колючая проволока, по другую — большая холмистая пустошь. Над пустошью летали птицы. Лапидус не знал, что это были за птицы, и были ли они в действительности тогда, когда он шел с дедом, перепрыгивая через шпалы, может, птицы сейчас ему снились, а тогда никаких птиц не было, как не было никогда этого чердака и этих надписей на бетонной стене, и этой крысы, в которую он не попал из маленького черного пистолета, и Эвелины, которая дала ему этот пистолетик, чтобы он выстрелил в крысу, которой никогда не было точно так же, как не было и птиц, летавших некогда над холмистой пустошью, что шла по одну сторону от узкоколейки, по которой шли сейчас Лапидус с дедом, которого уже давно не было в живых.