– Не смей!
– взволнованно крикнул я.

На глазах выступили слёзы. И ведь с самого начала хотел отбросить в сторону телефон, так нет же!

– И я пришлю тебе предварительное письмо, состоящее из нескольких слов: "Прости! Не смогла быть без тебя!"

– Ты чего такую ерунду говоришь? Не смей!

– Дима...

– Что?
– грубо спросил я, мол "ну что ещё?"

– Ты - мой смысл жизни! Если ты пропадёшь, пусть даже на год, значит, испарится и смысл жизни, а без него я не проживу! Понимаешь?

– Юси, давай ты сейчас успокоишься и выдохнешь наружу свою нотку гнева?! Вспомни, что ты говорила в таких ситуациях.

– Что ты дурко?
– всхлипнув и невольно (а возможно, истерически) улыбнулась она.

– Не то.

– Меньше думай, больше соображай?

– Не то. Ты говорила, что каждый порез на твоём теле будет означать такую же рану в моей душе. Я часто повторяю это себе. А ты? Что я слышу? Становишься на мой путь?

– Не важно!
– оборвала она, всхлипнув так жалостно, что кроме сердитости, у меня ничего и не вызвало.

"Боже, - думалось мне.
– Как я не люблю пессимистов (да и себя в том числе)".

Мне всегда хочется сердитым голосом пессимисту сказать: "Слушай, если мир не по тебе, то не щеголяй своим неудовольствием - покинь его и не мешай другим!"

Но эта мысль осталась только мыслью, а произнёс я следующее:

– Эмочка моя дорогая, прошу тебя, не убивай меня своими фразами! "Не проживу, не проживу!" Тьфу! Милая, у тебя есть "без пяти минут" - муж. А, знаешь, что это означает?

– Гм... Что я без десяти минут - мама, без двадцати минут - бабушка, и без получаса - труп?!

– А вот это, дорогая моя, ты перебарщиваешь. Ещё ведь даже неизвестно, еду я в армию или нет, верно? Ну, так и плакать-то нечего!

– А ты как меня учил, помнишь? Ты говорил: "Любимая, запомни: не грозят тому страданья, кто продумал всё заранее!"

– Ну, при чём здесь это? Не утомляй меня! Ты ведь знаешь, что всё решается только завтра! Понимаешь?

– Возможно, Дим, - обречённо вздохнула она.
– Только бы не наступило завтра!

Завтра. Знала бы она, как боюсь я с этой минуты это слово - "завтра". Почему-то было такое предчувствие, что менять что-либо было поздно. Казалось, всё уже решено без моего участия. Es ist zu sp"at.

Эту ночь я не спал, а лишь отчаянно пытался: ворочался, голову накрыл подушкой, заворачивал себя в одеяло, но эффекта никакого.

К 8-и утра, как и было указано в повестке, я стоял возле коренастого майора районного военкомата. Он сидел за старым лакированным столом и тщательно перебирал потрёпанные папки с бумагами. Его рыжеватые волосы и усы то и дело бросались в глаза и вызывали незатейливую улыбку.

– Здрасти!
– решил отвлечь его я.

– Фамилия?
– грубо спросил он, не отрывая глаз от своих бумаг.

– Лавренёв!
– несмело и настороженно прозвучал мой голос.

Положив ручку на стол, майор внимательно глянул на меня.

– Батюшки!
– выдохнул он.
– Ты кто?

– Э-э... Лавренёв. Я ведь только что сказал!

– Нет, ты не Лавренёв. Ты - клоун!
– тут он привстал, заметно омрачившись, и начал ходить вокруг меня, осматривая с такой тщательностью, будто колорадских жуков выискивал на картофельной ботве. - Рокеры грёбаные, развелось вас тут, чёрт побери! Думаете, вам всё можно?!

Я опешил. Похоже, что майор держал зло на любителей тяжёлой музыки.

– Ну и откуда ты "такой"?
– высокомерно произнёс он, ухмыляясь самым бестактным образом.

– Оттуда же и тем же способом, - сострил я в ответ.

За мой язык меня многие не любили. Все колкости с примесью язвительной иронии - это то, в чём равных мне по всей округе просто не было. Ну, а с другой-то стороны - не монумент же я, чтоб разглядывать меня с такой скептической скрупулёзностью.

– Ясно!
– продолжал майор, выпив стакан воды, который был предварительно налит из стеклянного графина.
– Значит так: сейчас ты быстренько пройдёшь по кабинетам наших врачей, а послезавтра, на 9:00 с вещами прибудешь на распределительный пункт. Это на улице Шмидта, возле Радиоприборостроительного колледжа.

Боже, он так уверенно говорил, будто и впрямь, всё уже было давно решено, причём - без моего участия.

После первого же врача, офтальмолога, я понял, что так и было. На моё плохое зрение было отреагировано штампом "ГОДЕН" в моём личном деле. Мне, естественно, личное дело не то что не показывали, даже в руки не давали. Майор занёс его к первому врачу, а уж там - цепочкой, от врача к врачу. И результаты были для меня полной неожиданностью, ведь показали мне их уже в самом конце, на столе у майора, опустошающего очередной стакан с водой. Несмотря на мои проблемы с сердцем, кардиолог, пожилая женщина, понятливо кивала головой, видимо понимая, чем обусловлены мои жалобы.