"Боже, как я устал от "западенских оповдок", - думалось мне со вздохом.
– "Неужели это и есть юмор моей новой жизни?"

Почему-то вспомнился мой Ангел Хранитель, который ушёл от меня. Что-то ещё вслед бросил... А-а вспомнил: "Без меня тебе не пройти тот тернистый путь, что зовётся - жизнью!". Ну и что это означает? Что он имел в виду? Я ведь ничего противозаконного не совершил. Ух, какой у меня, оказывается, Ангел Хранитель! С характером похлеще, чем мой.

Боже, как мне всё это надоело!!! Пора домой. А все эти вещи невиданные, скрытые и не познанные, порождают во мне не только больше веры, но и больше страха.

ЧАСТЬ 3: "Большая игра"

Глава VI: "Зуб"

Надоело! Хочу домой!

Интересно, что бы на эту капризную прихоть сказал бы мне Гёте? Не знаете? А вот я думаю, что произнёс бы он одну из своих великих фраз: "Хотеть недостаточно, надо действовать". Ну, или выдал бы мне тяжёлую оплеуху, поучительно напомнив: "Дима, как тебе не стыдно? Год службы не можешь пережить?! Но позволь, я же пережил Семилетнюю войну, отсоединение Америки от Англии, затем Французскую революцию и, наконец, всю наполеоновскую эпоху, вплоть до гибели героя и последующих событий. А ты не можешь пережить год службы в армии?"

– Но, господин Гёте, у меня в Днепропетровске девушка любимая! Она, понимаете, беременна! Я - отец ребёнка и я здесь! Это ведь ненормально!

– Уважаемый, ведь вы изначально не хотели служить, ещё до того, как узнали об этом пикантном факте.

– Да, я не могу служить... не моё это, поймите!

– И какой из тебя мужчина? Служба в армии - это обязанность каждого мужчины!

– Простите, а вы служили в армии?

– Эм-м, не важно.

– Ну вот! Неужели так сложно понять творческое дарование?

– Хм. Это вы о себе, молодой человек?

– Ну да!!!!!!

– Что ж, тогда, должно быть, Вам известно, что творчеству не помеха ни армейская жизнь, ни тяжкие времена в сией колоритной жизни!

– Сам разберусь!
– громко произнёс я и перед моими глазами будто всё поплыло. Всё кончилось, когда меня кто-то ударил в плечо.

Я снова стоял с друзьями перед Женькой Петросяном. Ребята странно глядели на меня, глазами выпрашивая объяснений.

– Что?
– спросил я, не найдя ни одного вопроса, который выглядел бы лучше произнесённого.

– В смысле "сам разберусь"?
– спросил Цыганок, смотря на меня, как на сумасшедшего.

Мне тут же вспомнилось некое замешательство Гёте, когда я спросил его про армию, кстати, именно его ответ я и использовал для того, чтоб мои друзья не смотрели на меня больше, как блюстители порядка на мелкого хулигана. С тем и отошёл от удивлённых глаз подальше, слушая, как Женёк снова стал высыпать с бескостного языка новые "оповидки".

Спустя час нас повели на обед. Сержант Сергеев был сегодня особенно злым и требовательным. Это первый человек в моей памяти, который так искусно мог кричать и требовать с лицом, выражающим лишь две эмоции: "полную апатию" и "тяжкую печаль".

На обед, как и на остальные общепринятые промежутки принятия пищи, давалось 5 минут. При разговорах за столом это время сокращалось чуть ли не вдвое. И вовсе не важно, виноват ты или нет. Правила просты: ты не виноват, но если провинился кто-либо из твоей роты, значит - виноваты все.

Я, допустим, был виновен в злоупотреблении слова "можно" на территории казармы. Наказание было придумано без особой фантазии: 20 раз отжаться от пола, ну или 60 раз присесть, при этом держа на вытянутых руках берцы. Упражнения давались мне легко, и я вновь "злоупотреблял" в казармах привычным для меня лексиконом. Было, уже издеваясь, я обращался к сержантам Сергееву или Булаенко:

– Ой, товарищ сержант, а "можно" заняться самоподготовкой? Ну, "можно" или не "можно"?

Те поначалу приходили в бешенство от такой наглости и вручали мне со скрежетом зубов по 60 раз отжимания от пола, а после, улицезрев мою улыбку, аж тряслись от гнева. А вчера они приказали мне выйти из шеренги после очередного "можно" и остальным сказали:

– Вот. Из-за этого солдата вы на ужин сегодня не идёте!

Ну и представьте, сколько недовольных выкриков я услышал. Так и научили меня.

На обед я приготовился много съесть, ведь после него - настоящие трудовые будни: маршировать по 7 часов в день и песни разучивать. И, на минуточку, это ещё обещанной Гриневичем присяги не было; она намечалась лишь через 11 дней.

Ой, а вчера был такой случай: подошёл к старлею Казистому и попросил разрешения не маршировать, ведь берцы уже до мяса обтесали кожу. Странно, но лейтенант разрешил, и я уж даже стал другими глазами смотреть на него. А чуть позже он мне заявляет.

– Рядовой Лавренёв, у нас общие занятия по маршированию!