Да, я с интересом изучал схемы траекторий и баллистические таблицы - особенно в применении к моим любимым ракетным снарядам - а также конструктивное устройство автоматики орудийных затворов и хитросплетения тонкой механики взрывателей. Восхищался остроумными механизмами дистанционного подрыва. Но только теперь я понял, что был наполовину слеп. Нацепив шоры, позволяющие восхищаться технической, "железной" стороной военной науки, и одновременно почти сознательно игнорировать ее жестокую, кровавую, нацеленную на беспощадное убийство суть. Прекрасные баллистические кривые и великолепные в своей замысловатости шрапнельные дистанционные трубки были на самом деле предназначены не для того, чтобы над далекой целью вспухло аккуратное белое облачко разрыва, и подтянутый артиллерист с удовлетворением поставил галочку, крикнув: "Накрытие"!

Нет, шрапнель предназначена рушиться с неба смертоносным свинцовым ливнем, разрывая живое мясо, дробя кости, круша черепа. Пробивная способность пуль, так аккуратно и чистенько выраженная в справочниках в виде дюймов углубления в сухую сосновую доску, на самом деле выглядела совершенно иначе. Выглядела вот так, как то, что развернулось перед моими глазами: сгустки и лужи крови, неопознаваемые ошметки мяса с торчащими обломками раздробленных костей, дымящиеся студенистые потроха.

Вот для чего, оказывается, трудился за кульманом конструктор, зачем технолог разрабатывал оснастку режущего и измерительного инструмента, почему рабочий мозолистыми руками точил и фрезеровал. Все для того, чтобы в нужный момент сплясать танец смерти и уничтожения.

Как мог я этого не понимать? Ведь я гордился тем, что меня считали знатоком военного дела, с удовольствием принимал восхищение Грегорики. Нет, надо честно признаться - я сам отказывался, не хотел видеть жестокую изнанку, обманывая себя и других. Впрочем, не столь важно, каким инфантильным дураком я показал себя, но как я мог так не оправдать ожиданий девушек, волей судьбы оказавшихся на моей совести? Они рассчитывают на защиту, полагаясь на единственного среди них мужчину... который едва не наложил в штаны от ужаса, столкнувшись нос к носу с реальной, а не книжной жестокостью разбойников и убийц - первобытной, звериной, примитивной. Что ни говори, глупое дело - бросаться с шашкой на танк. Но я, сидя в безопасности за броней, впал в ступор, жалко оскандалился, не в силах пошевелить пальцем, не зная, что делать. Еще немного, и трусливо бросился бы бежать. Если бы не Брунгильда, в очередной раз доказавшая, что она в сотню раз мужественнее меня. Нестерпимый стыд заставил щеки вспыхнуть, в глазах закололо - вот те на, и слезы. Какое счастье, что принцесса не видит меня из башни... хотя она наверняка догадалась. Что же теперь делать?

Завал теплого, еще слабо трепыхающегося и фонтанирующего кровавыми струйками мяса лег передо мной отвратительным, но совершенно отчетливым Рубиконом. С невероятной остротой я ощутил, что остались всего лишь два варианта, два выбора, которые навсегда, бесповоротно изменят мою жизнь.

Вперед, чтобы помочь избиваемым крестьянам, через страдания, боль и смерть, на темную сторону, где уже не удастся остаться теоретиком-белоручкой. Там, по локоть в крови и грязи, придется убивать и рисковать быть убитым, терять друзей.

Или назад - бежать, оправдывая свою трусость желанием спасти доверившихся девушек. К позору и стыду, к жалкому самообману до конца жизни. Брунгильда обязательно воспротивится, но ведь за рычагами сижу я, и она не сможет помешать, стоит мне развернуться и дать деру. Ну, разве что облить презрением. Грегорика, конечно, поймет, и будет относиться ко мне так, как я заслуживаю - исчезнет это удивительное, греющее душу дружеское доверие. Пожалеет разве что Алиса - да и она, на самом деле, всегда пытаясь за шиворот оттащить меня от всяких опасных предприятий, втайне, я уверен, гордилась мной. Теперь все изменится.

Решать нужно сейчас, остались считанные секунды.

– Вперед, - скомандовала Брунгильда.
– Ищем остальных.

Грегорика, с сомнением в голосе, все же поддержала ее:

– Мы пришли, чтобы спасти людей... да, останавливаться нельзя.

Вытерев о куртку мокрые и скользкие от нервного пота ладони, я вцепился в рукояти фрикционов.

Сейчас. Нужно решать.

Нога моя, словно сама собой надавила на педаль акселератора. Дизель взревел, и танк, качнувшись, тронулся.

Я чуть притормозил и снова пустил вперед правую гусеницу, но выбрать более чистую дорогу было просто невозможно. Смотреть на это - тоже.

– Закройте девочке глаза, - пробормотал я, борясь с желанием сделать то же самое.

Грохот дизеля и лязг гусениц почти заглушили отвратительный мокрый хруст, но... только почти.

Заборы и сломанные распахнутые ворота ползли назад, световые пятна от фар прыгали и раскачивались, выхватывая из темноты то раздавленную телегу, то мертвую собаку в кровавой луже, то разбросанное тряпье, присыпанное перьями распоротых перин и подушек. Дома за заборами стояли темные, с распахнутыми дверьми и битыми окнами. Но здесь уже начали попадаться люди.

Сначала улицу стремглав перебежал босой мальчишка в одних портках - не оглядываясь на нас, махнул через забор и пропал. Потом слева из резной, украшенной деревянными петухами калитки вывалились двое мужчин... нет, бандитов! Один в куртке толстой бычьей кожи, усаженной металлическими заклепками - бригантине, что ли?
– и меховой шапке с торчащими по бокам конскими хвостами, второй в короткой кольчуге, с металлическими наручами на волосатых руках и бритый наголо, зато с длинными вислыми усами. Первый тащил на спине большой узел. Второй, радостно гогоча, волок за волосы плачущую женщину в одной рубашке.