Флот был так великолепен и о нем так много говорилось, что не было необходимости собирать зрителей. Чтобы произвести впечатление, даже если нечего было осматривать, корабли швартовались к берегу. Французский посланник отмечал с вежливой и дипломатической чрезмерностью: «Города и деревни, поместья и избы крестьян были украшены цветочными гирляндами и элегантными архитектурными отделками, вычищены и производили великолепное впечатление, словно это было произведение рук волшебника».

Государственный визит тех времен не отличался от протокольных традиций следующих поколений. И тот факт, что вблизи крупных городов подразделения проходили торжественным маршем, соответствовал реальной цели поездки. Не было ни деревень-призраков, ни дворцов из гипса. Не существовало также необходимости переодевать крестьян и сгонять их к пути следования кортежа. Но разве есть в истории примеры, когда при официальных государственных визитах не старались показать лучшие стороны жизни! Не было никаких «потемкинских деревень», по меньшей мере в том смысле, как это восприняло будущее поколение. Противникам князя не удалось дискредитировать его таким образом. Они даже не решились при жизни князя запускать в обращение эту злонамеренную легенду в Европе. Тем не менее в жизни часто происходит так, что клевете больше верят, чем правде.

Екатерина была слепо влюблена в Потемкина в первые годы своего царствования. Когда она инспектировала в 1787 году юг, слепая влюбленность уступила место критически-деловому взгляду. Она слишком хорошо знала Потемкина, чтобы он мог надеяться провести ее. Они вместе разрабатывали цели и ход поездки. На карту было поставлено слишком много, чтобы ставить под сомнение успех поездки картонными постройками и макетами. Потемкин был последним человеком, который мог сделать посмешищем императорскую восточную политику.

После своего возвращения с юга Екатерина взяла перо и написала клеветникам: «Города Москва и Петербург и еще больше иностранные журналисты получили много во время нашей поездки. Теперь мы на очереди: если приезжают издалека, лгать легко. Здесь перечень того, что я буду говорить людям. Я считаю необходимым информировать тех, то путешествовал со мной, не только для того, чтобы получать их согласие, но и чтобы узнать их собственное мнение.

Сначала я увидела, как Таврическая гора тяжелой походкой подошла к нам, и с тоской на лице поклонилась. Те, которые не верят, могут пойти и посмотреть новые улицы, которые там проложены; они увидят, что крутые склоны были превращены в холмы, куда легко взойти». Ирония императрицы оказалась немного искусственной, а вербальный вал защиты для Потемкина несколько хрупким. Екатерина не была превосходным мастером пера, вопреки горам исписанной ею бумаги. Но она говорила правду.

С равной энергией Потемкин и императрица выступали против слухов о якобы ненужных чрезмерных тратах во время поездки. Данные о расходах на путешествие колебались между тремя и десятью миллионами рублей. По бюджету на 1784 год правительство выделяло три миллиона. До начала 1787 года государственная казна направила Потемкину миллион из этой суммы. Обвинения, что он якобы при этой поездке положил себе в карман огромные суммы от казенных средств, нуждаются в доказательстве. Поездка Екатерины II продемонстрировала не призрачную власть, а реальную силу России.

Потемкин продумал все пожелания своей госпожи. Вблизи Переяславля императрица встретилась со своим бывшим возлюбленным, по ее милости ставшим польским королем, Станиславом Августом Понятовским. Встреча состоялась в Каневе, непосредственно у русско-польской границы. Это место позволяло королю Станиславу обойти ограничения польской конституции, которая запрещала ему покидать территорию страны без согласия Сейма.

Потемкин подготовил Польшу к переговорам и смог установить хорошие личные отношения с Понятовским. Правда, ввиду трудной международной ситуации это еще не гарантировало добрососедских отношений. Исход встречи Понятовского с императрицей не мог быть однозначно прогнозируем как успешный и благоприятный.

Когда Понятовский подплывал на лодке к императорской галере, начался дождь и он промок, что несколько испортило встречу. Унизительное начало, которое соответствовало результату. Екатерина уединялась с королем в своей каюте. Никто посторонний не принимал участия в их беседе. Когда оба монарха появились снова, Екатерина и Станислав выглядели отчужденными, рассеянными и разочарованными. Их любовь принадлежала прошлому. Понятовский сыграл свою роль. Как король, он оставался слабым и покорным. Русско-польские отношения обострились, и Понятовский не мог предотвратить этого. Интерес императрицы к нему исчез.

Потемкин оказывал Понятовскому всяческие любезности. Ничто не помогало. Императрица не появилась на балу, который он дал, и на следующий день велела поднимать якоря. Не попрощавшись, она ехала дальше. Григорий Потемкин был взбешен, обрушился на своего польского родственника — мужа племянницы — Браницкого, на которого жаловался польский король, — и тем самым, наконец, порадовал своих критиков. Больше ничего не произошло. Понятовский уехал без блеска и не попрощавшись.

Далее кортеж отправился вниз по Днепру. Достигли Кременчуга, одной из штаб-квартир Потемкина. Под Кайдаком флотилия подошла к одному из днепровских порогов. Французский посланник снова умилялся поющими крестьянами, но не забывал и действительность: «Когда Россия в 1774 году приняла эту провинцию, там проживало лишь 204 000 жителей; при его правлении за несколько лет население увеличилось до 800 000… Француз, который живет здесь уже 3 года, сообщил мне, что во время своих ежегодных поездок по провинции он видел цветущие деревни там, где раньше ничего не было. Между Кайдаком и Херсоном простирается огромная зеленая территория, на которой пасут стада крупного рогатого скота, лошадей и овец». И ни слова о картонных деревнях!

После неудачной встречи с Понятовским императрицу ожидал настоящий апогей поездки. В Кайдаке она узнала, что император Иосиф II прибыл в Херсон и ехал навстречу ей по проселочной дороге. Они встретились, и император Священной Римской империи стал свидетелем того, как русская императрица заложила камень для уже запланированного Потемкиным Екатеринославского собора. Император мог убедиться в величии России, хотя и не скрывал своего скептицизма относительно потемкинских творений.

Однако поездка продолжалась. Через несколько дней в Херсоне осматривали потемкинские новостройки и удивлялись богатому предложению товаров в магазинах. Екатерина сообщала своему западноевропейскому «пресс-атташе» Гримму: «Своими стараниями князь Потемкин сделал из этого города и этой области, где был единственный металлургический завод, действительно цветущую землю и цветущий город, и с каждым годом здесь будет лучше и лучше». На это надеялся также и император Австрии Иосиф II. Но к его надеждам примешивалась зависть, злость, подчинение и чувство реальности, когда он беседовал с французским посланником: «Все кажется легким, если обходиться с деньгами и людьми расточительно. Мы в Германии и Франции не можем позволить себе то, на что решаются здесь. Властитель приказывает, и орды рабов повинуются. Им платят скудно или вообще не платят, их плохо кормят, но они не решаются протестовать. Я знаю, что за три года пятьдесят тысяч человек погибли здесь от тяжелой работы или отравившись метаном, но никто не подал жалобы или факт был предан огласке». Император не представил доказательств или источников такой информации, но довольно беглый взгляд на русскую историю позволяет предположить, что нет дыма без огня. При всем этом Иосиф II был ворчливым и скептически настроенным монархом, который не выносил внешний блеск. Если Потемкин появлялся при полном параде, увешанный драгоценными камнями, золотом и настоящей мишурой, то император появлялся в скромном костюме и демонстрировал, что его интересуют политические решения, а не внешние проявления власти. Личное участие в поездке казалось ему достаточной демонстрацией.