В области внешней политики, унаследовав от отца франко-русский союз, он с самого же начала царствования постепенно превращал его из орудия французского реванша в орудие европейского замирения.

Гаагская конференция, прародительница Лиги Наций и теперешней Организации Объединенных Наций — его мысль. Великий поэт сказал, что страшно умереть, «не бросивши векам ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда» [263] . Вот Император Николай II нашел, что «бросить векам».

Его «дальневосточная программа», то есть мысль о значении для России Дальнего Востока — глубока и верна. Теперь, с целями злобными и разрушительными, с обратным знаком, — эту мысль подхватили большевики.

О его тонком понимании своеобразия исторического русского уклада, понимания взаимодействия двух исторических сил — Царя православного и народа, — понимании непригодности слепого восприятия парламентарных западных форм управления и понимания того, как именно народ может быть допущен к управлению наряду с Царской властью, — я уже говорил.

Глубокое разумение значения государственного переворота я слышал в его словах, обращенных лично ко мне. Слова эти непосредственно касались круга моего ведения, но они отражали общее положение. Я был ответственен за подвоз к армии всего необходимого, то есть технического и интендантского снабжения, пополнений и прочего. Ко времени революции потребности армии увеличились чрезвычайно и к тому же прифронтовая полоса была выедена и все приходилось привозить издалека. Наша слабая железнодорожная сеть едва справлялась с задачей. И вот, приблизительно за месяц до революции, Государь сказал мне лично: «Перевезите все, что нужно для армии: я не сплю по ночам, когда думаю, что армия может голодать». Те же самые слова, в удивительном своем самообладании и в своей самоотверженной любви к армии и Родине, повторил он мне и в тяжкую трагическую для него минуту прощания с чинами Ставки, после отречения, добавив: «Теперь это нужно больше, чем когда-либо». Государь понимал, что значило исчезновение исконного священного Царского авторитета из народного сознания.

Из тех, кто посягнул на этот авторитет, одни этого не понимали, некоторые из таких не понимают и до сего дня, а кто понимал, тем и нужно было исчезновение этой вековой государственной спайки, ибо целью их были «великие потрясения».

Та земельная реформа, которую, с одобрения Государя, проводил Столыпин, есть второй, наряду с Думой, важнейший акт внутреннего управления, акт неизмеримой важности, есть крупнейшее проявление государственного ума Императора Николая Второго.

Его окраинная политика (кавказская, польская, финляндская) — политика имперская, то есть привлечение к интересам Империи местного населения, не насилуя их национальных особенностей, — принадлежит ему.

Широкое развитие переселенческого движения, то есть колонизация пустынных пространств Сибири, с одновременным ослаблением земельной тесноты в Европейской России; развитие, с той же целью, деятельности Крестьянского Банка; прогресс совершенно исключительный в двух главных, бесспорных и нужных для России областях — народного просвещения и народного достатка, — все это заслуга ума Императора Николая II.

Один из историков царствования, золотые слова которого мы читали в парижской печати [264] , говорит следующее: «По размаху и ценности всего, что Государь сделал (во внутреннем управлении Россией), его царствование — не только одно из самых значительных в русской истории, но и одно из наиболее реформаторских. Все дело в том, что исторически после ЦАРЯ-ОСВОБОДИТЕЛЯ и ЦАРЯ-МИРОТВОРЦА России нужен был ЦАРЬ-УСТРОИТЕЛЬ».

Таким устроителем он и был, всю силу своего творческого ума вкладывая в дело устроения горячо любимой им Родины.

Нужно ли долго останавливаться вот на этой стороне его облика — на великой его любви к Родине, к России. Любовь к Родине едва ли есть прирожденная, как ум и воля — сторона духовной природы человека. Но у Императора Николая Александровича эта любовь была явлением органическим — он с нею и родился.

«Нет такой жертвы, которой я не принес бы для России» и «если России нужна искупительная жертва, я буду этой жертвой».

И он, Царь, доказал это на деле и подвигом беззлобного отречения, и своими страданиями, и своей мученической смертью. Что можно прибавить к этому? Все слова были бы излишни.

И если все вообще его служение России есть крестный путь, есть жертва великой любви, то не стоило бы упоминать о мелочах. Но позвольте все же упомянуть о двух деяниях, как ни незначительны они при общем строе души Государя.

В Сибири, на Алтае, были обширные так называемые «кабинетские земли», то есть частная собственность Государя. Все эти земли огромной ценности были просто подарены им под переселение; в одном 1908 году было отведено более трех миллионов десятин.

Затем, если не ошибаюсь, то еще при Императоре Александре III Витте не то настоял перед Государем, не то тайно от него перевел за границу значительную сумму денег из личных доходов Государя на счет Государя же. Все эти деньги во время войны были возвращены в Россию и израсходованы Императрицей на санитарные учреждения для армии. Так что, если бы Государь после отречения оказался бы за границей, ему буквально не на что было бы существовать.

Итак: религиозность, горячая вера в Бога, воля не резкая, но спокойная, настойчивая и несдающаяся; тонкий и большой ум и пламенная любовь к России. Вот четыре главных стороны духовного облика Императора Николая Второго.