Шрифт:
Он понимал, конечно, что китаец не может его видеть и не подозревает о его присутствии, но ему даже жутко стало, когда он увидел это лицо в рамке зеленых листьев, залитое солнечным светом, и потому казавшееся совсем плоским, с плохо различаемыми чертами, точно расплывшееся в лучах солнца.
Кругом тишина…
Только шумят деревья… Неподвижно сидит китаец в зеленых листьях. Блестит его ружье сквозь листья.
Петька видит, как блестящий ствол тихо колеблется и точно тянется, точно синее пламя пробегает по нем.
Из зеленой мглы, кажется Петьке, прямо на него глядят сверху большие темные глаза… И когда Петька вглядывается в них, он только и видит их одни. На лица, ни фигуры не видит, только одни глаза… Будто это сам лес смотрит на него из зелёного своего царства.
А кругом тихо-тихо…
Вот опять светлые пятна задвигались, поползли наискось по листьям, захватили края синих рукавов, скользнули по золотым пуговицам, вспыхнули на щеке и на подбородке.
Черные глаза потухли, ушли куда-то в глубину…
Желтое, все залитое светом, выплыло лицо из зеленого сумрака листьев.
IX
Петька вздрогнул. Что-то знакомое почудилось ему в этом лице.
Он по-прежнему плохо различал черты, но на одну минуту ему показалось, будто в них мелькнуло что-то, что давно затерялось в его памяти, и сейчас вспыхнуло опять и загорелось в сознании слабо и смутно…
И он весь замер и затаил дух.
Пристально смотрит он в лицо китайцу и видит, как лицо стало рябым от набежавших опять на него солнечных пятен…
Пятна движутся, скользят по лицу и точно прячут за собой лицо.
Точно занавеска из света и теней колышется против лица.
Что-то болезненное, мучительное, тоскливое затрепетало у него в душе.
Нет, видел он где-то раньше этого человека!
Но где?.. Когда?..
Какие-то образы родятся в душе, неясные, далекие…
Будто и в душе тоже пробегают светлые и темные пятна, ширятся, пропадают снова, снова вспыхивают…
И на сердце тоскливо-тоскливо…
Будто что-то сосет сердце…
Точно сейчас рядом с ним притаилось что-то нехорошее, страшное и неведомое… Точно что-то схоронилось внутри этого китайца и не хочет показать себя, пока не настало время…
Тогда Петька все увидит и все узнает… И он ждал этого момента с трепетом, с мукой и болью…
И вдруг словно волна подкатила ему к сердцу…
Крепко схватился он обеими руками за верхушку сосенки…
Вот оно! Вспомнил!..
От сердца отхлынуло. Холодок пробежал по телу.
Торопливо стал он спускаться вниз.
— Ты что? — окликнул его Семен, подымаясь с койки.
— Сейчас, — прошептал Петька.
Он спрыгнул с последнего сучка на пол и подошел к Семену…
Он не совсем хорошо различал теперь Семена…
В землянке словно потемнело.
Семен казался ему каким-то черным с темным лицом, будто и он потемнел тоже.
— Ну? — услышал он опять его голос.
— Дяденька!.. Я его знаю, этого манзу…
Голос у Петьки пресекся…
— Знаю, — повторил он.
Глаза у него широко открылись и остановились на Семене с неопределённым растерянным выражением…
— Знаю, — сказал он еще раз, не отводя глаз от Семена…
Глаза, казалось, стали у него еще больше и заблестели лихорадочным блеском. Красные пятна выступили на щеках.
— Почему знаешь?
Семен встал с койки и остановился против Петьки…
— Я видел его, — зашептал Петька, — видел, ей Богу!..
— Где видел?
— В Харбине…
Казалось, Петьке что-то мешало говорить… Словно клокотало у него что-то в груди и гасило слова, едва они срывались с губ.
— Давно? — спросил Семен.
— Весною.
— Может, он и то хунхуз?
— Не!..
И Петька энергично несколько раз тряхнул отрицательно головой.
— Гм… Не хунхуз?
Семен прямо в упор уставился ему в лицо… Брови у него зашевелились.
— Не хунхуз?
Петька открыл рот, вобрав в себя воздух, словно дышать ему было тяжело, и произнес, опять тряхнув головой:
— Не… шпион…
Потом добавил:
— Японский лазутчик…
— Японец, значит?
— Японец…
— А ты откуда знаешь, что шпион!