— Господин мастер боится! — брякнул Чёфалви.

— Чего? — спросил Майр.

— У модельщиков вчера состоялось собрание…

— Видишь, Хуго! — не выдержал Штерц.

Майр искоса взглянул на него и лишь махнул рукой.

— Племянник этого Йеллена, Густи, первый заводила! — объявил Чёфалви. — Он болтал о забастовке, если завод будет возвращен… Густаву Бики — вот кому следует заткнуть глотку!

— Это правда? — спросил Майр.

Мар пожал плечами.

— Об этом вы мне не сказали ни слова, — с упреком начал Майр, но тут же осекся, не желая афишировать свои отношения с мастером. — Значит, Йеллен тоже был там? — спросил он затем.

— Он не был, — ответил Чёфалви. — Как раз вчера главный инженер отправил его в город принять партию железного лома, а иначе…

— Ну что вы тут мелете! — с раздражением перебил его Майр. — Хватит об этой старой развалине Йеллене! Через двадцать минут пришлите ко мне того… модельщика…

Мастер, озабоченный, вышел. Вышел и управляющий, чтобы отдать необходимые распоряжения. А шеф вызвал сыщика. Он передал ему листок, на котором были написаны двенадцать фамилий; первыми шли фамилии профуполномоченных, затем фамилии рабочих, в которых предприятие не очень нуждалось, — наиболее скомпрометировавших себя в политическом отношении; были указаны и их адреса. Все прочее — дело полиции. Людей прямо из квартир доставят в участок — таким образом, на заводе не произойдет никаких инцидентов. На втором листке значилось еще четырнадцать фамилий; этих рабочих следовало немедленно вышвырнуть на улицу при малейшей попытке публично проявить недовольство… А там уж полиция… Майр снял телефонную трубку и несколько минут разговаривал с главным полицейским инспектором Б., закончив разговор, он передал трубку сыщику, который, поминутно кланяясь, назвал себя и принял указания.

— Сюда зайдет молодой рабочий, — обратился к сыщику Майр, — будьте добры, не спускайте с него глаз…

По всей вероятности, его придется арестовать. Когда поведете его, будьте осторожны, чтобы рабочие не… в общем, никаких инцидентов…

— Прошу вас, положитесь на меня, — самоуверенно сказал сыщик.

Майр открыл портсигар и, взяв из него несколько сигарет «Dritte Sorte», сунул их в руки сыщика. Тот слегка поклонился и вышел в приемную.

Уладив таким образом дела, владелец завода продолжал сидеть в кабинете, словно паук в центре сотканной им паутины. Потом он пройдет по цехам. Честно говоря, мысль об этом немного коробила его.

Тут возвратился управляющий; он вошел, потирая руки.

— Сейчас явится, — сказал он.

Майр протянул ему второй листок, заранее наслаждаясь кислой миной, которую скорчит Чёфалви при виде его. «Не следует посвящать его во все дела», — думал Майр.

Именно так и случилось. Чёфалви даже рот разинул.

— Послушай, Хуго, ведь это чертовски скучно, — зевая, проговорил Юрко. — До каких пор нам тут торчать? Словно телохранители, уже не меньше двух часов…

— Сейчас, сейчас, — успокоил его Майр.

— Вот здесь… — запинаясь, проговорил Чёфалви, который никак не мог понять, почему в переданном ему списке как раз отсутствуют фамилии людей наиболее политически неблагонадежных.

— Этих выгнать немедленно, — сказал Майр. Потом поднял глаза на Чёфалви. — Вы, кажется, что-то сказали? — спросил он.

— Не-ет, — протянул управляющий, — ничего. Просто я думал…

— Благодарю вас, — холодно перебил его Майр.

Управляющий молчал. Ему сразу вспомнились все обиды, которые он претерпел за долгие пятнадцать лет от деспотичного шефа. Он попытался изобразить на лице улыбку.

Кругом в цехах уже ухали трамбовки, дробильная установка крошила железный лом, лязгал подъемный кран. Вырывавшийся из труб колеблющийся дым сделался густым и черным. Работа была в полном разгаре.

В первом литейном цехе, в этом необыкновенно высоком, крытом железом помещении длиной в двадцать восемь метров преобладающим цветом является черный — черным был пережженный литейный песок, лица и обнаженные торсы людей. На высоте двенадцати метров по почерневшим снизу и отполированным сверху рельсам, лязгая, передвигался единственный в цехе огромный подъемный кран; рельсы опоясали цех и доходили до большой вагранки и до второй, чуть меньшей. Эти печи стояли у стен, одна против другой, выпускными желобами к проходу.

В этом цехе среди черных песочных холмиков обливались потом сорок семь человек; здесь главным образом работали формовщики на ручной формовке, которые стояли на коленях в горелом песке с блестящими от пота пятнисто-черными туловищами; только в незначительной части цеха пролегал узкий бетонированный тротуарчик, весь потрескавшийся; во всех прочих местах пол представлял собой утрамбованную землю. Время от времени в цехе возникал оглушительный шум, когда внезапно начинал бурлить металл; гудели фурмы, лязгал подъемный кран, пыхтел формовочный пресс, ухала трамбовка, кричали люди. Потом на какую-то минуту наступала глубокая тишина, как будто все звуки где-то зачем-то притаились.

Через боковые окна с выбитыми или потускневшими от грязи стеклами и сверху, через люк в крыше, в цех струился серый свет. Словно огромный металлический баркас, протянулся этот цех среди других помещений завода, и в сумеречные утра со всех сторон в него со свистом врывалась сырая зима; лишь кое-где, то здесь, то там, раскалялись, сверкая, багряные пятна — расплавленный металл. В углу щетинились вибрационно-формовочный и прессоформовочный агрегаты, которые чаще всего стояли без употребления, так как ремонт обоих — один был немецкой, а второй американской конструкции — был связан с большими трудностями; правда, один из слесарей, а также дядюшка Йеллен, мастер на все руки, и, наконец, подручный крановщика так хорошо освоили оба механизма, что часто своими силами исправляли дефекты, не дожидаясь прибытия механиков. Все главным образом опасались засорения воздушного компрессора.