Начнем с того, что в 1448–1589 годах московское православие было не более чем Автокефальной Церковью — в мировом масштабе его никто не признавал, а потому никакой «наследницей православной Византии» Москва в принципе быть не могла. Между тем Великое княжество Литовское и Русское являлось самостоятельным государством, где Киев был наследником самого себя и никакой Москве свою свободу и какое-то «свое наследие столицы Руси» отдавать не собирался. Правили в Киеве такие же князья Рюриковичи, как и в Москве, Твери или Рязани — тоже Великих княжествах. Наконец, именно Киев считается крестителем Руси и Матерью городов Русских, а вовсе не юная Москва, которой в те времена не было даже в виде хутора. В общем, здраво рассуждая, исключительные претензии Москвы на наследие Киевской Руси выглядят даже более карикатурно, чем возможные аналогичные претензии Суздаля, Твери, Рязани или Мурома (все финские топонимы, как и Москва), основанных на несколько веков раньше нее. Даже Крещение Руси в 988 году (возможно, 2–3 годами позднее) в общих чертах надо признать не более чем учреждением с позволения киевского князя Владимира поместной Церкви, управляемой епископатом на местных кафедрах.

Откуда Киев вообще стал «разменной монетой» в этом деле, сказать трудно. Почти все российские авторы, энциклопедии и учебники истории используют формулировку типа: «В 1362 году после битвы на Синей Воде литовский князь Ольгерд захватил русские земли Киева». От Карамзина до Льва Гумилева и Олега Платонова это подавалось так: «Литва захватила Киев у России», что, по сути, является историческим нонсенсом, так как никакой «России» в 1362 году не было и в помине. Тогда существовали лишь отдельные славянские княжества и Орда, с которой, собственно, Ольгерд и воевал (киевляне в большинстве своем были на его стороне). А признавая наличие «татаро-монгольского ига», освобождение хотя бы киевских земель от него выглядит больше подвигом, чем захватом, тем более что сразу после присоединения к Великому княжеству Литовскому этим землям был возвращен статус Великого княжества Русского.

Вот где собака зарыта. В Орде ярлыком на владение древнерусскими землями Северо-Восточной Руси, как известно, наделяли преимущественно московских князей из рода Александра Невского, так сказать, за честную службу. Соответственно, «преступление» ВКЛ перед Москвой в данном случае состояло в том, что, освободив Киев от Орды, оно тем самым лишило московских князей их «законного» (по ордынскому ярлыку) права на владение Киевщиной как вассальной землей московских вассалов Орды. В равной или почти в равной степени все это относится и к другим идеологическим обоснованиям претензий Москвы на земли «отчины». Ведь те же смоленские земли на самом деле были землей кривичей (славянизированных западных балтов), а вовсе не «русскими». Еще более сомнительной выглядит претензия на «воссоединение остальных русских земель», которые к тому времени и так уже были воссоединены Великим княжеством Литовским и Русским и вроде как неплохо себя в нем чувствовали. Более того, перед лицом московской угрозы долго выражали свое желание войти в состав ВКЛ Великое княжество Тверское, Псковская и Новгородская республики. Вот почему в Литовско-Русском государстве с московской трактовкой «отчины» соглашались, мягко говоря, немногие, если таковые были вообще. Другое дело, что без ликвидации ВКЛ империей Московское государство стать не могло по определению.

Четвертая московско-литовская война 1512–1522 годов вновь разразилась по инициативе Великого княжества Московского, после того как в ноябре 1512 года Василий III объявил войну Сигизмунду I Старому, а московское войско двинулись на Смоленск и в декабре того же года взяло его в осаду. Осада города продолжалась до февраля 1513 года и закончилась неудачей. Такой же безрезультатной была и осада Смоленска летом 1513 года. Для третьей осады Василий III собрал большую армию, в которую, кроме тяжелой осадной артиллерии, был включен новый для Московского государства род войск — пищальники. Общее руководство кампанией осуществлял Даниил Щеня, а смоленской операцией руководил Михаил Глинский. После месячной осады и продолжительного артиллерийского обстрела из 144 (по другим сведениям из 300) орудий город прекратил сопротивление. Московские войска начали продвижение вглубь территории Великого княжества Литовского.

Литовский всадник.

Московский всадник.

На оршанском направлении в это время действовал отряд воеводы Шадрина, состоящий из нескольких сотен дворянской конницы. После капитуляции Смоленска туда еще были направлены летучие отряды князя Михаила Глинского порядка 1000 человек и князя Михаила Булгакова-Голицы из новгородских и псковских детей боярских. Эти «загоны» занимались разорением территории противника и сбором разведывательной информации. Вскоре московская армия взяла Дубровно, а следом — Друцк. Но и Сигизмунд Старый ускоренно собирал силы для отпора противнику. Приближалась решающая схватка.

В это время Михаил Глинский, по природе своей интриган и завистник, в очередной раз переметнулся от Василия III к Сигизмунду I и сообщил ему о составе русских войск и маршрутах их продвижения, Причиной «измены» считается недовольство Глинского тем, что Василий III обещал ему Смоленск в вотчину, но свое обещание не выполнил (по другим данным, Василий обещал ему не Смоленск, а княжество в Литве).

Основные силы русской армии концентрировались около Смоленска, сам же Василий III «надвигся к Дорогобужу, а многих князей и воевод с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи». После ареста князя Глинского стало известно про его сношения с королем Сигизмундом и о том, что последний теперь точно знает количество московских войск. Возникла необходимость срочно собирать рассеянные «загонные» отряды. С этой целью Василий III «по изменников Глиньского ссылке для его споны послал на Дрютские поля со князем Михаилом (Булгаковым) снятися бояр своих Григория Фёдоровича да конюшего и боярина своего Ивана Андреевича и иных воевод с людми своего дела беречи… а велел им постояти на Непре». Воеводы должны были собрать рассредоточенные «загонные» отряды. После чего Василий III приказывал «всем воеводам за собою идти».

Армия короля польского и великого князя Литовского Сигизмунда двигалась от Минска к Борисову, достигнув которого Сигизмунд провел смотр войск на Борисовских полях. После смотра большая часть армии под командованием великого гетмана литовского Константина Острожского и гетмана надворного Короны Польской Януша Сверчовского выступила к Орше. Зная из сообщения Глинского о количестве и составе московских войск на оршанском направлении, король, оставшийся в Борисове, сохранил при себе отряд в 4000–5000 человек. Поскольку тема Оршанской битвы в связи с приближающимся 500-летием этого события политизируется, попытаемся подробнее разобраться, что же тогда произошло на самом деле.

Как уже отмечалось выше, военный потенциал Московского государства к тому времени был существенным. Однако становление его войска тогда находилось в переходной стадии. В частности, резко возросла роль служилой поместной конницы, действовавшей весьма эффективно. Значительную роль играли «городовые полки», ядром которых была «московская рать», состоявшая из жителей Москвы. Организация русской армии оставалась прежней: она делилась на полки — большой, правой и левой руки, сторожевой и засадный. Во главе полков стояли полковые воеводы, часто по нескольку на полк, а во главе всего войска великий князь ставил большого воеводу.