как рукой сняло. А «хвост» я и сам не заметил. За

то спасибо Ваньке Горячеву сказать надо.

– Извини, Семён, это я от расстройства, -

Алексей грустно посмотрел на черноглазую

барышню, деликатно отошедшую в сторону.

Сказочный вечер был безнадёжно испорчен.

Сразу вспомнилось, как помрачнел генерал-

губернатор, когда доложили они ему о письме

афериста Зарудного к инспектору секретной

полиции. Даже голос его строгим стал: «О

перехваченном вами письме забудьте. Нечего в

игры лезть, где не только вы, но и я пешка». Мы-

то забыли, зло подумал Алексей, да они сами

266

напомнили. Ладно, бог не выдаст, а свиней мы

ещё и не таких с хреном едали.

Минутная растерянность прошла. Он уже

хорошо знал, что делать дальше:

– Леночка, сейчас Семён проводит вас до

дома. К глубочайшему сожалению не имею

возможности выполнить эту приятную миссию

лично.

Господи, какие несуразные, казённые слова,

подумал Алексей, словно передовую статью

пишу. И тихо добавил:

–

Поверь, так не хочется с тобой

расставаться, а надо.

– Случилось, что-то серьёзное, Лёша? -

встревожено спросила девушка.

– Со мной ничего. А вот мой лучший друг

угодил в неприятную историю. Надо выручать. Но

сегодня вечером мы с тобой обязательно

встретимся. Не возражаете, если я загляну к вам в

гости?

– Ой! Я утром в Серпухов уезжаю. Старшая

сестра замуж выходит... Вернусь только через

неделю.

– Ну тогда я к вам в следующий

понедельник зайду.

– Заходите, обязательно заходите.

– Семён, не забудь записать адрес, - сказал

Алексей.
– Так какой извозчик, говоришь, у вас на

«хвосте» висел?

267

– Вон тот. Номер одна тысяча двенадцатый.

От самой Тверской заставы не отстаёт.

Лавровский решительным шагом подошёл к

пролётке филера. Сел и не торгуясь приказал:

– Гони, братец.

– Куда вась-сиясь?

– А куда арестованного у «Яра» доставили?

В охранное или жандармское?

– В ох..., - вырвалось у извозчика. Но он тут

же спохватился. - Какого-такого рестованного,

вась-сиясь? Знать ничего не знаю.

Лавровский рассмеялся:

– Ну не знаешь, так и не надо. Гони в

Гнездниковский переулок, в охранное отделение.

– В чём дело, господа? - раздражённым

тоном спросил Гагман. - Мне пришлось прервать

допрос Малинина на самом интересном месте.

– Вскрылись новые обстоятельства, - сказал

Скандраков.
– Ротмистр Бердяев сейчас изложит.

– Вечером в «Яр» приехал поздравить графа

Рибопьера с победой в Большом Московском

призе

вице-президент

бегового

общества

Колюбакин. Цыгане спели в его честь

величальную, Колюбакин расчувствовался и

бросил на поднос пачку денег.

Бердяев сделал паузу.

– Николай Сергеевич, не люблю я этих

мелодраматических штучек. Вы не актёр, а мы не

268

зрители, - поморщился Гагман.
– Неужели деньги

оказались поддельными?

– Так точно, господин подполковник.

Двадцать новеньких двадцатипятирублёвок и у

всех одна розетка, из которых составлена надпись

«Государственный кредитный билет», несколько

светлее остальных. Вот показания цыгана Фёдора

Соколова, что все билеты с нижеперечисленными

номерами подарил его хору Колюбакин. Деньги

мною изъяты.

Гагман рисовал на листе бумаги какие-то

кружки и стрелки. Ох уж эти мне розыскники,

думал он, найдут новый жареный факт и

радуются, словно дети малые. И даже не

задумываются, что он опровергает многое из

добытого ими ранее. Он достал из папки рапорт

Бердяева о первом случае выявления в Москве

билетов Дюнкеля, прочитал вслух:

– «Пытаясь объяснить, каким образом к

нему попали две тысячи рублей поддельными