Листая его, он все еще молчал. Но вот улыбка тронула его губы. Он увидел статью «Артиллерия в наступательном бою».

— Читал? — обрадованно спросил он Осмоловского, протягивая ему журнал.

— Просматривал, — односложно ответил Осмоловский, — ничего нового!

— Вот как?

— Вот так! — уже сердито ответил командир батареи и сел на койке. — А ты что, дразнить меня пришел, что ли?

— Нет, зачем же, — серьезно ответил Шило. — Я только вот считаю, что терпения тебе побольше надо и не судить только со своей колокольни, а мыслить масштабами пошире!

Осмоловский мотнул головой и с жаром проговорил:

— Знаешь, Федор Васильевич, чем больше я с тобой разговариваю, тем больше убеждаюсь, что характер у тебя как нельзя лучше соответствует фамилии!

Замполит усмехнулся, а Осмоловский, между тем, встал с койки, торопливо заходил по блиндажу.

— Да что же ты думаешь, я действительно ничего не понимаю? Но ведь надоело! Оборона! Каждая кочка, каждый кустик — все пристреляно. Как на полигоне. Никакого тебе полета мысли. Наступление — вот это да! Там есть где развернуться… Нужно подумать, где наблюдательный пункт выбрать, где огневую позицию поставить, и сделать все это быстро и правильно: ошибки исправлять будет некогда. — Осмоловский ходил, широко жестикулируя руками. — И цели. Там уж не знаешь, где какая появится. И огонь нужно открыть немедленно и точно. Вот уж где нужны и инициатива, и сметка, и находчивость…

— А в обороне, что же, по-твоему, не нужны? — перебил Шило. — Последнее время что-то ты из блиндажа носа не показываешь! Поинтересовался бы опытом других командиров.

— Других? — Осмоловский пренебрежительно фыркнул. — Это у Курганова, что ли?

— Ох, гордыня! — возвысил голос Шило, постукивая ладонью правой руки по столу: он уже начинал сердиться.

— Впрочем, есть один такой командир, у которого можно поучиться, — Осмоловский приподнял со стола фотографию, дохнул на стекло и бережно вытер его рукавом. — Помню, еще в училище…

— Знаю, — перебил его Шило. — У вас в училище был прекрасный бассейн для плавания, и твой друг на спор, получив исходные данные для глазомерной подготовки, нырял, а вынырнув, уже безошибочно подавал команды… Рассказывал уже, Виктор Леонидович! И что на фронте он действовал преотлично, тоже знаю. И охотно верю тебе. Но с серьезным видом утверждать, как ты это делаешь, что на твоем Никольском свет клином сошелся — просто абсурд, беспримерное упрямство! Ты уж извини меня за откровенность…

— Валяй, валяй, — поощрял Осмоловский: он никак не хотел сдаваться. — Может быть, есть и лучше. Но я не знаю, не видал. Вот ты покажи мне, тогда, может, я и изменю свое мнение. — Он насмешливо искривил губы и демонстративно лег лицом к стенке, давая понять, что разговор закончен. Но замполит не сдавался. Смуглое лицо его было нахмурено и, казалось, еще больше почернело, вокруг рта двумя складками легли морщины.

Шило, с тех пор как стал навещать Осмоловского, здорово шагнул вперед. Теперь он не плохо разбирался в сложных вопросах подготовки исходных данных, уже трижды, и довольно удачно, стрелял сам.

Теперь стрельба с закрытой огневой позиции, когда командир находится далеко впереди от своих орудий и не видит их, не казалась ему чудом. Он знал, что умные и интересные расчеты построены здесь на обыкновенной математике. Не удивишь его теперь сложными расчетами с помощью таблицы пятизначных логарифмов. Да, Осмоловский — мастер своего дела, много знает, но ведь таких же знаний, и даже больших, может добиться и другой. Так отчего же такое пренебрежительное отношение к другим? Тем более, что при всех тех знаниях, которыми обладал Осмоловский, и у него были погрешности. Вот, например, два дня тому назад с батареей № 76… Замполит напомнил об этом Осмоловскому. Вспомнил и другой случай, происшедший раньше. Тогда вычислитель обнаружил ошибку в расчетах командира батареи.

— Случайность. С кем не бывает, — не поворачиваясь, упрямо ответил Осмоловский.

Шило замолчал, чувствуя, что начинает злиться. Он мог наговорить теперь лишнего и ничего не добиться. Ведь упрям человек до чертиков. Не отступит из принципа. Тут лобовой атакой не возьмешь, надо что-нибудь этакое… Несколько минут длилось молчание. Шило сидел, наморщив лоб, угрюмо уставившись на фотографию в рамочке. Потом он вдруг ухмыльнулся и окликнул Осмоловского.

— Не спишь, Виктор Леонидович?

Осмоловский помолчал с минуту и процедил:

— Ну, не сплю.

— Брось хандрить, на самом деле. Поднимайся, ведь не спишь же!

Осмоловский, промычав что-то невнятное, притворно зевнул и перевернулся на спину. Полежав так еще некоторое время, он сел на койке.

— Лучшее средство от этой самой апатии, — добродушно продолжал, между тем, замполит, — работа. Давай-ка подзаймемся, Виктор Леонидович, а? Приобщимся, как ты говоришь, к артиллерийской культуре…

С некоторых пор на фронте стало замечаться оживление. Из штаба полка в батарею дважды приходили офицеры, проверяли имущество связи, приборы наблюдения. Потребовали сведения о состоянии автомашин и тракторов-тягачей. Ночами к фронту тянулись автоколонны, груженные боеприпасами и обмундированием. Появились новые танковые и артиллерийские части. По всему видно было — готовится наступление.

Осмоловский оживился. Он уже дважды побывал на огневых позициях, придирчиво проверил все хозяйство батареи, дал указания привести все в полную готовность. Возвратившись на наблюдательный пункт, он застал связистов за перемоткой кабеля. Работали они споро, весело, на лицах было написано радостное оживление. «Вот пришел и на нашу улицу праздник», — подумал Осмоловский. На сердце у него тоже было радостно и легко, а с лица не сходила улыбка. В блиндаже навстречу ему поднялся Шило. Вид у замполита был какой-то загадочный, по смуглому лицу расплылась широчайшая улыбка.