–А сейчас почему с ней не поговоришь? Она ведь уверена, что ты ради денег его убила, поэтому так к тебе и относится.

–Она не поверит.

–Почему?

–Потому, что не хочет. Она привыкла к версии обвинения, живёт с ней десять лет. Зачем переворачивать всё с ног на голову?

–Как она вообще могла поверить в ту версию? Ты же её дочь, она знает тебя как никто другой.

–Поэтому и поверила. Мы с ней никогда не ладили. Я была очень своенравной, упрямой, грубой, агрессивной. Сама знаешь, она не выносит этого больше всего. Когда мне было пятнадцать, она вообще хотела отправить меня в спецшколу, но отец отстоял. Не знаю, чего она хотела больше: чтобы я исправилась или чтобы исчезла хоть на время. Проблем от меня действительно было много, но она сама лезла в мою жизнь, я никогда ни за кого не пряталась и делала всё, чтобы о моих выходках родителям ничего не было известно. Так что отношение ко мне как к антигерою ей куда более привычно и удобно. Не говори ей ничего. Она решит, что я промываю тебе мозги.

–А папа знал?

–Мама позвонила ему, когда меня задержали, он приехал через несколько дней. Нет, я не стала говорить. Но он и сам догадался, что дело не в деньгах. Не знаю, понял ли, за что я убила Гришку, или нет. Ему по большому счёту было плевать на причину.

–В твоей сумке не было ни одного его письма.

–Мы переписывались четыре года. Он скрывал разрыв с матерью, но я сама догадывалась. Они всегда были не в ладах. Поэтому он и любил уезжать на север, от неё подальше. Он неплохой, в принципе, но безвольный. Как телёнок – куда поведёшь, туда и идёт. Он не то что развестись, даже осадить маму не мог. Мне приходилось за него заступаться. Это ещё одна причина, почему мама меня ненавидела.

–Но она беспрекословно слушается Валеру.

–Он другой. Идеально ей подходит. Дал ей стабильность, уверенность в завтрашнем дне, даже иллюзию защищённости. Да и она понимает, что если начнёт перечить – тут же получит. Разводиться с ним она, конечно, не будет – боится одинокой старости. Вот и слушается.

–Ты так рассуждаешь, будто жила с ними бок о бок.

–Они не из той категории людей, которых нужно познавать и понимать – всё ясно с первого взгляда.

Я вспомнила то самое нарицательное, которое не выходило у меня из головы: "дешёвый вариант". Такой вывод обо мне она тоже сделала с первого взгляда. Пугает то, что в случае мамы и Валеры она совершенно права.

–А почему вы перестали переписываться с папой?

–После того, как они разошлись, он быстро завёл новую семью. Об этом он тоже не говорил, но я понимала. Со временем его письма стали какими-то торопливыми, пустыми, вроде как "на отвали". Наверное, он писал мне урывками, скрывал меня от новой семьи. Я отправила ему очень грубое письмо, в котором запретила писать мне, и порвала всё, что он прислал. А спустя несколько дней меня перевели в другую тюрьму. Оттуда я ему не писала, так что адреса он не знал.

–А разве нельзя узнать?

–Можно. Если хочется, конечно. Не узнал. Было тяжело лишиться последнего родственника, но так уж вышло, ничего не поделаешь.

–Последнего? А как же я?

–Тебя я вообще не воспринимала всерьёз. Ты была ребёнком, тем более, полностью подверженным материнскому влиянию. Ты часто на меня стучала и радовалась, когда мама на меня ругалась, поддакивала ей. Большой процент наших с ней скандалов брал начало именно из твоих доносов.

–Прости. Я была тварью. Сейчас я бы не донесла на тебя, что бы ты ни сделала.

Настя с ухмылкой посмотрела мне в глаза.

–Не зарекайся. От меня можно ждать всё.

–Зарекаюсь. Хоть весь город вырежешь – я тебя не предам. Никогда.

Настя подёрнула плечами.

–В любом случае, я тронута тем, что ты веришь в свои слова. Надеюсь, отвечать за них не придётся.

–А сейчас? Ты воспринимаешь меня всерьёз?

Настя не ответила. Наверное, это значило "нет". Но мне было настолько больно принимать такой ответ, что я отбросила эту догадку.

–Когда тебя выпишут? – Спросила я.

–Не знаю пока. Но долго тут торчать точно не стану – надо найти денег на отъезд. Если меня не возьмут обратно на СТО, то даже не знаю, что делать. Ладно, придумаю что-нибудь.

–И когда ты планируешь выписываться?

–Что, боишься возвращаться домой?

–Не боюсь. Не хочу. Валера мне осточертел. Да и не он один.

–Хорошо, утром сама выпишусь.

–Нет-нет, не надо! Ты ещё не до конца вылечилась. Я подожду.

–Всё нормально, меня тут тоже особо не залечились. Бесплатная медицина нужна для того, чтобы "скорая" людей с тротуаров подбирала, и дворникам не приходилось выкидывать трупы. Зайдёшь за мной утром?

–Конечно. Если только меня дома наряд полиции не ждёт.

–Да брось, ничего тебе не будет. Не парься. – Настя подтолкнула меня плечом. – Иди домой, не бойся. Утром буду тебя ждать.

Настя вновь посмотрела на меня также, как тогда на бревне, когда обняла меня. Мне стало спокойно и легко, я даже перестала думать о последствиях того, что сделала с Валерой. Всё, чего я хотела, это быть рядом с Настей. И я понимала, что это не мимолётное желание, которое пройдёт через месяцок-другой. Она действительно была мне нужна. Так, как никогда не были нужны даже родители. Её отъезд станет для меня сокрушительным ударом. Не представляю, как теперь смогу без Насти, как снова буду совершенно одинокой. Я совершенно не готова её потерять. Поддавшись желанию, я резко притянулась к ней и поцеловала в щёку. Странно: несмотря на образ жизни, у неё была очень нежная кожа, прямо как у ребёнка. Я вскочила со скамейки и почти бегом помчалась к выходу, убегая от несомненно негативной реакции сестры на мою выходку. К моему удивлению, она не пульнула мне ничего в спину – ни мат, ни камень. Я даже хотела обернуться, но побоялась. Я боялась увидеть тот тяжёлый взгляд, который заставлял меня дрожать в первые дни.