– Добрыня, а Добрыня! – по доброте душевной прошептал на ухо доброму богатырю Ивашка и достал из кармана белого докторского халата толстенную красную клизму – жупел капитализма.

– Шо, добронравный Иванушка? Чпок!

– Оглянись на болельщиков, ёшкина кошка!

– Прости, некогда мне! Ну оглянулся! И шо, добрейший Иванушка? Чпок!

– Знаешь, кто они такие?

– Не знаю и знать не хочу! А кто, добротворивый Иванушка? Чпок!

– Кто, кто! Похрусты, вот кто! – и Иванушка-дурачек показал Добрыне красную клизму – жупел капитализма.

– А-а-а! Знаю, шо добрейшие похрусты, ну и шо? Ты шо ж думаешь, я похрустов не видал, доброушлый Иванушка? Чпок!

– Ёшкина кошка! А знаешь, как они стали похрустами?

– Чпок! Не знаю и знать не хочу, добросиянный Иоанн! А как?

– Все они выиграли у дедушки в шахматы! – и Иванушка-дурачек показал Добрыне клизму – жупел капитализма.

– Чмок, чмок! – с аппетитом пожевал губами дедочка и незамедлительно закивал утвердительно, и похрусты закивали тожде.

– Фи! Как эвто не комильфо, понимаешь! – возмущенно закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к эвтому прибавивший мрачно: – Однозначно!

– Ик! Ай, ой! Спасибо, добросердый Иван, чьто вовремя предупредил! Век твоей доброты не забуду! Чпо... Нет, больше не чпок!

И Добрыня тут же поддался дедушке.

– Чпок, чпок, чпок, чпок, чпок, чпок! – одну за другой рубил дедушка Добрынины фигуры.

Добрыня швидко проиграл партию, так чьто Иван вынужден был убрать красную клизму – жупел капитализма в карман белого докторского халата, благоухающего «Тройным одеколоном».

Сияющий дедушка тут же предложил сыграть ещежды* добренькую партейку.

– Ой, мамочки! Ик! – мрачно воскликнул Иванечка и с шумом вскочил со скатерти-самобранки.

– Извини, доброчестный дедушка, не могу – спешу! – хмуро сообщил богатырь, собрал шахматы в корбочку и с грохотом вскочил со скатерти-самобранки, а коробочку, понимаешь, сунул в карман штанов. – Треба помочь доброхраброму Илье Муромцу! Ведь он гонится за недобромирным Соловьем-разбойником, разгильдяем и матерщинником! Мне нужно срочно ехать, щобы свернуть шею эвтому треклятому Соловью: хрясь, хрясь! Дозволь мне откланяться, будь так добр!

– Но ты ведь не можешь ехать, понимаешь! – возразил дедочка и с треском в суставах вскочил со скатерти-самобранки. – Твой коняшка ножки в земле увязил, ёшкин кот!

– М-да-а-а! Що делать? Що делать, добрейший дедушка?

– Що делать? Що делать? Надоть подумать, Добрынюшка, однозначно!

– Подумай, подумай, добродумный дедушка!

– Иван! – вскричал дедушка недолго думая.

– Я! – Иван вытянулся перед дедушкой по стойке смирно. – Ну шо ишшо?

– Ёшкин кот! Изволь подобрать с земли скатерть-самобранку, стряхнуть сор, сложить скатергу в короб, сбегать в избу и положить короб в сервант!

– Эвто в какой сервант?

– В тот самый!

– Шо, в тот самый, в стиле бидермайер?

– Яволь, в стиле бидермайер!

– В стиле бидермайер... В стиле бидермайер?.. Ах, в стиле бидермайер, понимаешь! – заинтриговано закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к этому прибавивший смачно: – Однозначно!

– Ах, в стиле бидермайер! – хлопнул себя по лбу Иванушка. – Как это стильно, ёшкина кошка! Однозначно, понимаешь!

– Фи! – презрительно закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к этому прибавивший очень, очень и очень смачно: – Ты в энтом ну ни шиша не понимаешь, трождызначно!

– Ага! Ну, изволь, Ваня, изволь, ёшкин кот!

– Що ж, яволь! – воскликнул Иван и швидко бросился выполнять дедушкино поручение, несмотря на гормкую брань скатерги.

Иван швидко выполнил поручение, вернулся и, вытянувшись перед дедушкой по стойке смирно, провозгласил довольно:

– Диду!

– Шо?

– Шо, шо! Изволь уяснить, шо твое поручение выполнено!

– Ясно! Яволь! Вольно, Иван! Добрыня!

– Шо, добромудрый дедушка? Какую окажешь мне благостыню?

– Шо-то я хотел тебе сказать, ёшкин кот!

– Вах! – Иван так и раскрыл рот невольно, стоя в положении «вольно».

– Шо именно, добросказанный дедушка? – воскликнул заинтригованный Добрыня. – Изволь же живее сказать, будь так добр!

– Шо, шо! Запамятовал, ёшкин кот!

– Вах! – Иван, стоя в положении «вольно», так и сунул в рот палец невольно, а вошла вся кисть, узкая и длинная довольно.

– Ах вот оно шо, доброзапямятливый дедушка! – воскликнул еще более заинтригованный Добрыня.

– Вот именно! Вах! Глубокоуважаемый богатырь! – сказал дедушка и лизнул желтую бамбуковую трость, будто сладкую девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и вельми, понимаешь, поморщился.