— Не удалось. Когда супружница с сынами прибыла на Лену, я находился на Амуре. А там появился этот аспид окаянный, Митька Зиновьев. Схватил меня словно ворога и поволок с собой. Как я ни просил его отпустить меня повидать семью, в ответ получал лишь брань да зуботычины.

— А известно ли тебе о теперешней судьбе семьи?

— Ничего толком о ней не знаю.

— Так узнай же. Жёнка твоя с сынами обитает на Киренге. В твоих владениях. Должно быть, новый якутский воевода спровадил их туда.

— Ишь как оно вышло.

— А ты будешь в Илимском воеводстве моей правой рукой. По чину твоему служба.

— Как же это... Семья на Киренге, а я — в Илимске при твоей милости...

— Разве я сказал это? Никто тебя разлучать с семьёй не намерен.

— Спасибо тебе, воевода, коли так.

— Возглавишь киренгский присуд в качестве приказчика и моего заместителя на этой земле.

— Рад тебя слышать, Тимофей Васильевич. Когда разрешишь отправляться на Киренгу к семье?

— Не спеши. Есть о чём нам с тобой потолковать. Через Илимский острог и верховья Лены в летнее время немало следует разного люда. Среди них служилые казаки, повёрстанные на государеву службу. Есть и торговые люди, и просто не определившиеся, неприкаянные людишки. Твоё дело, Ерофей Павлович, отыскивать в этом людском потоке тех, кто готов осесть в одном из селений на Киренге или верхней Лене. Ищи среди них истосковавшихся по земле, по труду земледельца.

— Добрый совет даёшь, Тимофей Васильевич.

Упорный труд земледельца даст восточным воеводствам хлеб, избавит от привоза съестных припасов издалека.

— Правильно рассуждаешь, Ерофей Павлович. Привоз хлеба с запада — дорогая обуза казне.

— Велика ли будет та часть воеводства, которая поступит под моё управление?

— Зело велика. Сие обширный край. Убедишься сам. Твой присуд захватывает немалую часть Илимского воеводства, освоенные земли по верхней Лене от устья Куты до Чечуя. Здесь уже есть несколько десятков больших и малых деревень. Их жители занимаются земледелием и промышляют зверя. Твоё дело, Ерофей, прокормить Якутское воеводство, да и амурское воинство, пока на Амуре не осели в достаточном числе русские земледельцы.

Несколько дней продолжались оживлённые беседы воеводы Шушерина и его помощника Ерофея Павловича Хабарова. Иногда беседы переходили в ожесточённый спор, но воевода быстро умолкал и признавал правоту Хабарова, лучше изучившего за многие годы Восточную Сибирь и Приамурье. Говорили о том, как надёжнее привлечь в обжитой край новых поселенцев, расширять посевные площади, увеличивать поголовье домашнего скота, оживлять хозяйство.

Наконец настал день отплытия Хабарова на Киренгу. Он хотел было договориться с владельцем купеческого дощаника, но Тимофей Васильевич остановил его.

— Не пристало, Ерофеюшка. Ты же теперь сын боярский и второй человек в воеводстве.

— Ну и что?

— А вот что: ты должен вести себя сообразно высокому сану. Поплывёшь на собственном дощанике. Дам тебе в сопровождение отряд казаков. И внуши им, чтоб на волоке проявили усердие и слаженность. И Бог тебе в помощь.

На всём протяжении от Усть-Кута до впадения в неё первых значительных притоков Лена не была ещё широка. Ерофей Павлович теперь особым зорким взглядом всматривался в ленские берега. С тех давних пор, как он впервые оказался на этой великой реке, здесь произошли немалые изменения. Тогда на этих берегах можно было изредка встретить поселения тунгусов или якутов. Их жилища заметно отличались друг от друга, и, глядя на это жильё, заранее можно было определить, кто здесь обитает, тунгусская семья или якутская. Теперь же нередко встречались русские поселения, отдельные избы и большие скопления жилищ, с которыми соседствовали пашни и стада скота.

Плавание по Лене было непродолжительным. Вскоре показалось устье одного из верхних ленских притоков — Киренги. В своих низовьях эта река была многоводна и широка — почти полверсты. Хабаров вспомнил, как в давние времена он пытался обследовать Киренгу и подняться на лодке до её верховьев. Намерение оказалось трудновыполнимым. Выше устья река стала извилистой, порожистой и мелководной, для плавания совсем неудобной. Речную долину стискивали горные склоны. От местных тунгусов удалось узнать, что Киренга начинается на склоне горного хребта, и если преодолеешь этот хребет, спустишься по его восточному склону, перед твоим взором откроется огромное озеро. Это озеро — Байкал.

Низовья Киренги были сравнительно обжиты. Берега её покрывали сочные луга и пашни с преобладанием ржаных полей. Среди них рассыпаны в беспорядке избы, хлева, амбары. А иногда они теснились и образовывали поселения. Одно из таких поселений показалось Хабарову знакомым. Не это ли его изба, выделявшаяся среди других высоким крыльцом с резными колоннами?

Ерофей Павлович подал сигнал гребцам, чтоб пристали к берегу. Появление дощаника с людьми привлекло внимание прибрежных жителей. Среди них Хабаров заметил Панфила Яковлева, пользовавшегося здешними землями и покосами в отсутствие Ерофея Павловича. От илимского воеводы Тимофея Шушерина Хабаров слышал лестный отзыв о Яковлеве.