–Завтрак остынет. Пойдём?

Заставил себя отпустить, наконец, её руки. Марико вздохнула, кажется, с облегчением, и послушно пошла за ним на кухню, тайком оправляя смявшееся за ночь платье.

От омлета она отказалась, взяла только кофе и пила его маленькими глотками, не поднимая глаз от чашки. Эрик попытался завязать разговор, но ресницы поднялись, показав сдерживаемые слёзы, и де Линт замолчал. Только когда Марико отставила чашку, осторожно дотронулся до её руки и спросил:

–Сердишься?

Она покачала головой отрицательно.

–О чём думаешь?

–Мне нужно ехать в гостиницу, – сказала она тихо.

–Но мы же вчера договорились, ты можешь оставаться здесь.

Марико посмотрела почти укоризненно.

–Нет. Не могу. Ваше начальство узнает, и будут неприятности.

–Но в гостинице тебя сложнее защитить. Я не могу этого позволить! И подвести тебя под программу защиты свидетелей будет тяжело. Придётся ещё доказывать, что ты действительно бесценный свидетель, – не всякий поверит в то, что ты видишь... На это может уйти куча времени, и вся затея просто потеряет смысл.

Марико вздохнула и надолго замолчала, глядя перед собой.

Спустя минут пять Эрик всё-таки решился осторожно сказать:

–Может быть всё-таки поедем к твоему знакомому?

Она замотала головой, кусая губы.

–Марико, пойми – это был бы самый лучший вариант. Ты будешь в безопасности, я смогу установить нормальное наблюдение...

–Значит... у меня нет выбора? – прошептала она сквозь слёзы.

–Ну... видимо, так. – Подумал и решился спросить: – Но почему ты так расстраиваешься? Боишься, что в доме друга многое будет напоминать об отце?

–И это тоже...

–Не понимаю. – Эрик вскочил, заходил по кухне, ероша волосы. – Друг отца, видимо, близкий, должен быть рад тебе. Воспоминания тебя вроде бы не сильно пугают. И тем не менее, ты плачешь, словно тебя отправляют на казнь. Ты с ним в ссоре?

Марико покачала головой отрицательно. Де Линт взгромоздился на подоконник, тщетно пытаясь разобраться в мотивах девушки.

Затянувшееся молчание втягивало в себя доносившийся с улицы шум и пробившийся ненадолго солнечный свет.

–Я знаю его с тех пор, как помню себя...

Тихий прерывающийся голос девушки показался неестественно громким в напряжённой тишине. Де Линт не решился что-либо спрашивать. Марико продолжила говорить сама.

–Он часто бывал у нас в гостях, а мы – у него. А когда мне было тринадцать, я вдруг поняла, что... полюбила его...

Марико посмотрела на почти не удивленного де Линта и вымученно улыбнулась сквозь льющиеся по щекам слёзы.

–Это было так глупо! Он старше меня на двадцать один год. У него жена и двое детей...

«Час от часу не легче!» – подумал Эрик, не заметив, что его лицо выдало эту мысль совершенно. Ему вдруг стало трудно дышать, но он все же спросил:

–Так ты всё ещё... любишь его?

–Я не видела его больше четырех лет, – проговорила Марико, опустив голову.

Де Линт молчал, с трудом разбираясь в собственных эмоциях, смешанных из сочувствия и неожиданной ревности, и не находя, что ответить.

–Я очень старалась скрыть свое сумасшествие, – снова заговорила Марико. – Раньше я с порога бросалась ему на шею и не отходила ни на шаг, но вдруг поняла, что уже не могу этого делать. Мне становилось почти плохо, едва в прихожей раздавался его голос. Я убегала к себе, потом собиралась с силами и выходила, потому что мама, хоть и не любила папиных друзей, но на приличиях была помешана... Не выйти к гостю – целый скандал... И я выходила. Хотя мне было страшно встретить его взгляд, страшно сидеть рядом за столом, страшно прикоснуться нечаянно к его руке...

Эрик со смешанным чувством слушал срывающийся голос Марико, она же словно говорила сама с собой, глядя на свои руки, рассеянно теребившие поясок платья.

–Сначала я не могла говорить об этом даже с папой, но потом не выдержала и призналась. А потом Агне... – девушка запнулась на имени, с трудом переводя дыхание, – ...он тоже догадался... А может, папа ему рассказал. Однажды он уехал в Нью-Йорк, мама ушла в гости, и я была одна... И вдруг пришёл Агне... Он сказал мне столько хорошего в тот день, был так нежен и тактичен, но я... я уже почти ничего не помню – так сильно трусила тогда... Помню только, как он сказал, что я очень хорошая и нравлюсь ему, но он... любит свою жену Кристен и детей... Он сидел в кресле у меня в комнате, а я стояла у окна и боялась повернуться, чтобы он не увидел, как я плачу... Он всё равно увидел и пытался утешить меня, обнял... – Марико зажмурилась, всё ниже опуская голову. – А я не могла остановиться и обещала ему, что больше не увижу его никогда-никогда. И он вдруг испугался и взял с меня слово, что я ничего не буду с собой делать. Только я об этом и не думала! Разве я могла причинить ему хоть малейшую боль?.. А потом... он поцеловал меня. Один раз. Совсем невинно. И... ушёл. В следующий раз, едва он пришёл, я сбежала в библиотеку и делала так каждый раз. А через два месяца... умер папа, и Агне перестал приходить к нам, потому что мама...

Голос девушки перешел в почти неразличимый шепот и растворился в солнечных лучах. Эрик посмотрел на неё, и увидел, что она всё ещё плачет – тихо, не пытаясь скрыться, и эти тихие слезы вдруг так перевернули де Линта, что он долго молчал, растирая руками лицо.

–Почему ты рассказала мне всё это? – решился он, наконец, спросить, едва справившись с отказавшим вдруг голосом.

То есть, понятно было, что она хотела этим рассказом объяснить, почему так упрямо не желает ехать к другу отца. Но получилось слишком откровенно... Чужим малознакомым фэбээровцам девятнадцатилетние девочки такого не рассказывают...