А в печке потрескивает, пуская вспышки в щели заслонки, жаркий огонь. А огонь Стаху – что болезнь заразная! Сразу и подхватил хворь: вместо крови пошла по жилам лава огнедышащая, сердце заухало, как мех кузнечный. А где мех кузнечный – там и клещи. Поди, поспорь – в клещах-то! Лала и не спорила. Только ручка по-привычке в грудь упёрлась. Так ведь – ручка ручкой…

Как давно не виделись они – чтобы так, наедине, да на лавке… И когда вместе оказались – рванула вскачь тройка борзая коней, удила закусив. Ухнулись оба в марево дурманное. Ничего в нём не разберёшь. Только дыханье хрипящее да обрывки сумасшедших речей. Разве вспомнишь их – потом – когда ушатом воды холодной ливанут!

Больно смелые руки стали у молодца. А голова – глупая-глупая!

Того допустила, чего прежде меж ними не было. Много чего было – а того, что Азарий застал – того не было.

Беднягу аж заклинило меж дверей. По башке молотом шарахнуло – звон пошёл. Ноги вросли в порог, руки в косяки – потому и не рухнул. Подавился только. Внезапно врезался в лёгкие непомерный клуб воздуха – отчего надсадным кашлем начало бить.

Но даже мучительный кашель не сразу спугнул голубков. Ничего не видели, не слышали. Целовались!

До дрожи, до боли. Влипнув всем телом друг в друга. Не поймёшь, где кто. Забытые заботой прилежной, скомкались да сплелись беспорядочно нарядный тёмно-красный сарафан да серая стахова рубаха, а поверх всех сплетений лежала при молодецком колене ладная девичья нога – нага. Ладонь же Стахова терялась где-то в сумбуре сарафанных складок у самого её основания.

– Ну, ты! – рявкнул опомнившийся Зар, едва разобравшись во всех руках-ногах.

Ан – и рявканье не сумело вызволить Стаха из тенёт любовного безумия. И только сокрушительный Заров кулак вернул молодца в бренный мир.

Основную силу удара приняла шея. Она и повернулась, повинуясь природе. Стах поднял голову – и тупо уставился на Зара. Мгновение спустя – он, наконец, постиг положение.

К тому времени в Азарии что-то изменилось. Сперва был струной напряжённой, а постепенно осел, словно устал. Яростный взгляд его потух, исполнился сомнением. Он сокрушённо покачал головой:

– Спятил, Стаху? – спрашивает голосом тихим, блёклым, вроде бы даже без гнева: не до гнева тут. Гнев – гневом, а с глупостью влюблённой надо что-то делать! Не дай Бог – прознает кто! Не дай Бог... о, Господи! Быстрей выправляй, Зару!

И Зар – выправил. Зар крепкий мужик был.

Конечно, Стах оценил опасность. Насчёт последствий – не обольщался. Что скажешь тут? Ну, да. Виноват. Только ведь и ему – не до того сейчас! У него в руках девица затоптанным факелом догорает.

Уж померкла и тлеет вся! После такого сраму её и потерять недолго!

Быстро глянув на Зара, Стах глазами ему показал – погоди, мол, успеешь со своим судом праведным! Тут важней дела! Девицу надобно утешить!

За ту самую ручку, что в грудь упиралась – взялся Стах со всей сердечностью, поочерёдно перецеловав каждый пальчик. В глаза заглядывая, давай уверять вкрадчиво:

– Не пугайся ты, моя радость! Отведём эту напасть! Улажу всё – нет большой тут беды.

Дал ему Зар немножко времени на утешение. Горькая презрительная его усмешка сопровождала Стаховы сахарные речи. От первого удара он отошёл и теперь присматривался: что к чему. Уяснив некоторые мелочи, счёл нужным согласовать наблюдения. Сквозь зубы перво-наперво про самое главное осведомился:

– Девица?

Стах злобно глянул:

– Можешь не сомневаться!

Брат перекрестился с облегчённым вздохом:

– Миловал Господь – и ладно…

Потом вкрадчиво к сестре обратился:

– Попрощайся, милая, с нашим гостем – да накинь-ка шубейку, сходи в погреб. Дело там про тебя есть, со вчера ждёт, сама знаешь.

Ласковым был у него голос. Умел Зар ласково говорить. А тут – и лукавить не приходилось. Потому что сестру ему и впрямь было жалко. И нелёгким делом было поступить, как он должен поступить.

Но Лала обомлела от неожиданности. Что? Никакой грозы?! Прощает братец девичье легкомыслие?

Стах – и то изумился. Видел – что-то не так… Но тому, что сестру брат отослал, значенья не придал. Думал, без девушки хочет поговорить, что вполне благоразумно.

Лала вскочила в благодарном порыве – всё лучшее было в нём: искренность и даже раскаянье! Сестра восхищённо припала к братниной руке. Как он это только выдержал! А он выдержал. С твёрдостью гранитной скалы. Стах только гораздо позже смог это понять и оценить.

Девушка рванулась исполнять наказ, но Зар, грустно глянув, остановил её: