Дома меня ожидал сюрприз: на выходные приехал Ладкин отец Иван Константинович. Проведать своих детей и внуков. Уж чем другим, а гостями и родственниками нашу семью Бог не обидел. Приезжали из Запорожья и Челябинска, из Волгограда и Магнитогорска, с севера и с юга, а теперь вот пожаловали из Тулы. Честно скажу, мы с детьми любим неформальные визиты, привносящие в нашу повседневную жизнь приятные хлопоты и неподдельную радость. Детям привозили подарки, а для меня был повод пропустить румашечку-другую, что называется, легально оттянуться.

Дед аккуратно ссадил Андрюшу с колен, поднялся с дивана, и мы по русскому обычаю троекратно облобызались.

– Поджарым стал, – то ли с одобрением, то ли сокрушаясь, произнёс тесть глуховатым голосом. – Что, чёртушка, работы много? Это хорошо. Плохо, когда её нет. А я, понимаешь, тяну лямку на оружейном, хожу на рыбалку да копаюсь в саду. Отправил жену на дачу, а сам – к вам.

Всех близких ему людей Иван Константинович уменьшительно – ласково называет «чёртушками». Откуда у него, сурового и грубого солдата, прошедшего войну, огонь и воду, и медные трубы, такая удивительная тяга к нежности? Или это компенсация за личную кровь и страдания тех заключённых, которых бывшему НКВДэшнику выпала планида видеть и охранять долгие годы? Сомневаюсь. А может, он оттаял в средней полосе России, насквозь промёрзший в местах не столь отдалённых? Этого дед не знал. Мы и сами не замечаем, как со временем возрастает и обостряется наша забота о потомках.

Леночка накрывала на стол, сын возился с игрушками, а мы сидели на диване и разговаривали о политике.

– Я старый коммунист, но за последнее время порядком запутался. Не понимаю, куда ведут народ наши прославленные вожди. С одной стороны, со всех сторон трезвонят о выдающихся достижениях в промышленном производстве и сельском хозяйстве, с другой – пустые прилавки в магазинах. Как в послевоенные годы. Но тогда хоть что – то можно было приобрести по карточкам, а сейчас и этого лишили. Кругом блат, круговая порука и воровство. Спекулянты и фарцовщики заполонили страну. Что, правительство об этом не знает?

Ай, да дед! Ай, да Иван Константинович, верящий в партию, как в Иисуса Христа! И его достала хвалёная Брежневская оттепель. Неужто и впрямь бытиё определяет сознание?

– Ты не молчи, – среагировал тесть на мой неопределённый жест. – Тебе, как журналисту, доподлинно известна причина наших бед.

Вместо ответа я рассказал анекдот:

– Встретились в гостинице «Алтай» в одном номере сибиряк – русич и грузин.

– Ты, – спрашивает грузин, – зачем в Москву приехал?

– Да вот, – отвечает русский, хочу осуществить свою мечту: в Мавзолей сходить, Ленина посмотреть. Да шубу жене купить, и в Большой театр попасть.

– Молодец! – одобрил грузин. – Я тоже это сделаю.

Вечером встречаются

– Ну, как? – интересуется грузин!

– Да никак. Пришёл в ГУМ, а там очередь от Кремля.

– А я купил, – небрежно раскинул лисью шубу на кровати кавказец. – Захожу в Пассаж, позвал заведующего отделом, сказал, что хочу, и в двух экземплярах. Один – себе, другой – ему…

– Что так поздно,– спросил грузина невезучий русский следующим вечером.

– В Большой ходил, «Щелкунчика» глядел.

– Так ведь билетов нет.

– Почему нет? Зашёл к администратору, говорю: кацо, возьми зелень за весь первый ряд. Но дай для меня один билет. Нашёл, понимаешь.

На третий день грузин хвастается:

– На Красной площади Ленина видел.

– Что ты мне мозги пудришь? Мавзолей на ремонте.

– Точно, дорогой. Но я взял ящик коньяка, принёс его рабочим, попросил показать Ленина.

– Тебя, – говорят, – внутрь проводить или его сюда вынести?…

Лена рассмеялась, а тесть обиделся:

– Вот, – сказал он с горечью, – развращённый народ покушается и на святыни. Сатанинские деньги правят сегодня бал. И это только начало. Помяни моё слово, совсем скоро начнётся такой беспредел, которого не знала ещё Россия. Но ты прав: жируют чиновники на наших несчастьях. Не подмажешь – не поедешь.

– Хватит, мужички, лясы точить, – прекратила наши рассуждения Лада. – Прошу к столу.

– Вот это – дело. Я, признаться, крепко проголодался. Да и по рюмашке пропустить не грех. Давно её, окаянную, не пил, – щёлкнул по водочной бутылке Иван Константинович. – И как ей беспартийные не брезгуют? – как всегда пошутил он, опрокинул шкалик и с удовольствием занюхал корочкой хлеба:

– Соколом пошла. Как фронтовые сто граммов.

– Кстати, – вставил и я своё слово. – Давно хотел посоветовать: почему бы вам не написать и не опубликовать свои воспоминания? За вашей спиной – огромный пласт мало известной истории, уникальные, почти белые страницы службы в лагерях, работа на Тульском оружейном. Есть о чём рассказать новому поколению.

– Шутишь, зятёк! Какой из меня писатель? Я и двух слов связать – то не могу, а ты – мемуары.

– Не скромничай, папа, – поддержала меня Лада. – Мы твоими письмами ох, как зачитывались. И внукам будет интересно, как ты прожил свою жизнь.

– Так – таки и зачитывались, – довольный похвалой, покачал седой головой Иван, глубоко задумался и неуверенно сказал:

– Попробовать, конечно, можно. Ради вас, сопляков. Но публиковать!?

– Ловлю на слове, – отрезал я пути отступления тестя. – За это и выпьем.