Накануне приезда Сергея в доме дым стоял коромыслом. Лада затеяла генеральную уборку и подключила к ней всех членов семьи. Леночка мыла полы, я выбивал ковры на улице, а жена решила надраить окна. Все были в приподнятом настроении, словно перед майскими праздниками. Только и разговоров, что мой сын любит, чем его угощать, да где поставить раскладушку. Ясное дело, не на один же день прибудет дорогой гость.

Глядя на хлопоты Лады и её озабоченность, внутренне я благодарил судьбу, что она послала мне женщину без комплексов, подспудно осознающей себя не мачехой, а матерью моего сына от первого брака.

Вечером, пока я занимал Андрюшу играми, Лада с дочкой колдовали на кухне, создавая салаты и торт «Наполеон». Сын уже свободно разговаривал и задавал уйму вопросов, настолько неожиданных, что порой ставили меня в тупик. Вот и сейчас, с увлечением возясь с детской железной дорогой, он между прочим, без всякого видимого интереса спросил:

– Папа, что такое писька?

От неожиданности у меня отвалилась челюсть:

– Ты где услышал такое слово?

– В садике. Наташка сказала, что у мальчиков растут письки, а у девочек пирожки.

– Гм, – прочистил я горло, собираясь с мыслями для ответа. – Так называют стручочек, из которого ты писаешь.

Удовлетворённый, сын тут же забыл о вопросе, а я, с интересом поглядывая на своё чадо, подумал, не рано ли наследник заговорил о гениталиях.

Сергей рассчитал правильно. В Москву он приехал рано утром, в субботу. Знал, что у меня выходные, и что вся семья будет в сборе.

С лёгким фибровым чемоданчиком в одной руке и тортом в другой, он нарисовался в дверях ровно в полдень. В новенькой парадной шинели, с лихо заломленной на макушку фуражкой, со щедрой улыбкой в тридцать два зуба, нахальным и озорным взглядом, он был точной копией своего отца образца шестидесятого года.

За последний год сын раздался в плечах, заметно подрос и подобрел лицом. Он осторожно поставил поклажу у ног, браво вскинул руку к виску и отрапортовал баритоном:

– По случаю успешного завершения учёбы прибыл на побывку!

Лена зааплодировала, Лада заулыбалась, а сын с любопытством уставился на незнакомого дядю из-за юбки матери.

– Ну, здравствуй, отец!

Мы крепко, по-мужски, обнялись и расцеловались. Сын сбросил шинель, по-джентельменски преподнёс жене букетик жёлтых гвоздик, приложился к протянутой руке, чмокнул дочку в раскрасневшиеся щёчки, подхватил младшего братца и высоко поднял его над головой:

– Ого, какой богатырь! – восхитился он. – Копия – я! А я тебе подарок привёз. Хочешь?

– Сначала опусти меня на пол, – серьёзным голосом потребовал Андрей. «А там, мол, и поговорим», – закончил я мысленно недосказанную фразу.

Через пять минут все уже сидели за праздничным столом. Сергей выудил из чемодана коньяк и шампанское, поставил бутылки в центре.

– Неси фужеры, мать! – распорядился я. – По такому случаю и выпить не грех.

– А мы вас так ждали, так ждали! – не сдержала своих эмоций Леночка, от волнения переходя на «вы». – Думали, не приедете.

– Да как это можно, сестричка? Ты ведь у меня одна, – искренне произнёс сын. – Не будь паровозов, я и пешком бы пришёл, – закончил он фразу к всеобщему удовольствию.

– Ну, за династию! – поднял я хрустальный бокал с шампанским. – За первое офицерское звание!

Все, как по команде встали, звонко чокнулись и дружно выпили. Даже Леночка пригубила глоточек.

– А теперь рассказывай, куда попал по распределению, как встретились с матерью, с челябинскими друзьями, – когда насытились, потребовал я на правах старшего.

Сергей закатил глаза от удовольствия:

– Не поверите, но моё появление около дома произвело эффект разорвавшейся бомбы. Пока разгружался и расплачивался с таксистом, заметил, как наши дворовые старушки оживлённо зашептались и заспорили. Не знаю, о чём был разговор, но точно – обо мне. Понятное дело, в наших краях военные встречаются редко. Только потом мать со смехом передала возникшие вокруг меня сплетни. Оказывается, за глаза меня называли не только уличным хулиганом и ворюгой, но и бандитом, по которому тюрьма давно плачет. И когда я внезапно исчез, все были твёрдо уверены, что меня, наконец – то, посадили.

Военная форма престарелых кумушек тоже не смущала. «Переоделся, шельмец! Как есть – переоделся. Нынче в военторге любую форму купить можно. В милицию надо заявить».

И ведь заявили. Приходил участковый, проверил документы, я как раз на учёт в комендатуре встал, и, к великой досаде, разочаровал зловредное племя. Но отношение ко мне изменилось. Смотрели с растерянным недоумением и немым уважением: надо же, Серёга человеком стал.

Я слушал сына и впервые ощутил, как чувство самоуважения заполняет моё сердце. Несмотря на измену прошлой жены, сумел – таки перешагнуть порог отчуждения к нашему ребёнку. Не махнул на него рукой, взяв на себя материальные обязательства по его обеспечению. Пришёл в нужную минуту и вырвал со дна нравственного падения.