11 октября Николай II писал матери: «Я все еще боюсь за доброго Столыпина. Вследствие этого он живет с семейством в Зимнем и приходит с докладами в Петергоф на пароходе. Я Тебе не могу сказать, как я его полюбил и уважаю» {330} . Такие слова о своих министрах можно было услышать от сдержанного Николая II крайне редко.

В 1908 г., после всего пережитого в годы революции и в результате нервного перенапряжения, у П. А. Столыпина обострилась болезнь сердца, явившаяся осложнением на фоне перенесённой пневмонии. Николай II с тревогой писал Марии Феодоровне про Столыпина: «Оказывается у него сердце не в порядке, что, разумеется, представляло опасность при воспалении лёгких» {331} . По настоянию Государя председатель Совета министров инкогнито отправился с семьёй в морское путешествие, для которого Николай II предоставил крейсерскую яхту «Алмаз». Путешествие подействовало на Столыпина весьма благотворно, и Государь с удовлетворением писал своей матушке: «Я видел Столыпина, у которого отличный вид. Плавание произвело на него самое лучшее впечатление» {332} . 12 марта 1909 г. Столыпин писал Императору Николаю II: «Ваше Императорское Величество. Я не нахожу слов, чтобы выразить чувства, вызванные во мне милостивым ко мне вниманием Вашего Величества во время моей болезни. Вы знаете, Государь, что я не мастер, да и стесняюсь касаться этих вопросов, но есть вещи, которые не забываются и навсегда незабвенным останется для меня и жены то царственное отношение, которое Ваши Величества так человечески проявили к своему больному слуге. Я молю Бога, чтоб Он дал мне силы и возможность не словами, а делом отслужить своему Государю хоть частицу того добра, которое постоянно от Него вижу» {333} .

Причем, в отличие от мифических образов «слабого царя» и «сильного Столыпина», именно Государь поддерживал своего министра во время принятия трудных решений. Что, собственно говоря, не вызывает удивления. Николай II имел гораздо больше опыта государственного управления, чем глава его Правительства, кроме того, обладал железной выдержкой и глубоким чувством ответственности. Николай II понимал, что Столыпин, столь неожиданно оказавшийся на вершине власти, не привык и часто морально не готов принимать многие решения. Характерно письмо, которое написал Государь Столыпину 20 февраля 1907 г., после открытия Второй думы, которого Столыпин весьма опасался: «Будьте бодры, стойки и осторожны. Велик Бог Земли Русской» {334} .

Можно с уверенностью говорить о том, что П. А. Столыпин как государственный деятель был взращен Императором Николаем II, который возлагал на него наиболее важные вопросы государственного строительства. Столыпин занимался и вопросом строительства линкоров, и проблемами финляндского сепаратизма, и влиянием на внутреннее положение в Империи масонов, и, конечно, проведением в жизнь коренных реформ российского общества. Поручал Государь Столыпину и некоторые вопросы внешней политики. В 1906–1911 гг. Столыпин был, без всякого сомнения, главным советником Николая II по главным вопросам государственной жизни России и полноценным главой Императорского Правительства. Всегда ли председатель Совета министров успешно справлялся со своими обязанностями? Не стал ли он с годами верить в свою исключительность, незаменимость? Не было ли у него намерений ограничить власть Самодержца? Иногда на эти вопросы приходится слышать положительные ответы. Писатель-публицист В. Г. Джанибекян, разумеется, безо всяких ссылок на источник, приводит следующий диалог, якобы состоявшийся между Николаем II и жандармским офицером А. И. Спиридовичем в августе 1911 г. в Ливадии, незадолго до убийства Столыпина. Якобы во время прогулки со Спиридовичем по парку Николай II спросил его: «Мне хотелось бы с Вами кое-что обсудить. Не могли бы вы пояснить мне, чему в последнее время симпатизирует Столыпин? Ко мне поступают самые разноречивые сведения о его симпатиях, думаю и в Вашей комнате накопилось немало интересного.

Спиридович понял: Царь говорит о материалах, которые накапливались в помещении его личной секретной службы, в обиходе именуемой “комнатой провокаторов”. Туда стекались сведения, полученные не только официальным путем, но и от агентуры» {335} .

Спиридович сообщил Царю поступившие ему агентурные сведения о том, что Столыпин во время карточной игры в Английском клубе Петербурга в компании Гучкова, Бобринского и агента жаловался, что, несмотря на свое высокое положение, он не чувствует себя уверенно и прочно. «В любой момент Государь может прогнать меня, как лакея, – вырвалось у него. – В Англии, где существует конституционная монархия, ничего подобного с премьер-министром произойти не может. Избавить от поста может только парламент». На эти слова Гучков стал убеждать Столыпина, что «затишье в Империи ненадолго, что лучше было бы, не ожидая новой бури, которая сметет монархию, проделать все сверху, превратив Думу в парламент по английскому образцу. Бобринский заметил, что настоящий царь в России сегодня Столыпин, и обратил внимание на тот факт, что именно он сумел железной рукой усмирить смуту» {336} .

На вопрос Царя, как отреагировал на эти слова Столыпин, Спиридович ответил: «Промолчал, Ваше Величество». Николай II якобы совершенно спокойно заметил: «Вот видите, как все просто. А я все думаю, почему же Пётр Аркадьевич таким тоном разговаривает со мной, предъявляет ультиматум: если я не введу земства в западных губерниях, то он намерен выйти в отставку. Требует распустить Государственную думу и Государственный совет, отказавшихся утвердить его предложения. Неужели он действительно думает об усилении своей власти? А мне не везет на премьер-министров. Витте оказался больше француз, чем русский, Столыпин больше англичанин, к тому же и сторонник конституционной монархии» {337} .

Для того чтобы понять, могла ли в действительности быть подобная сцена, следует обратиться к инциденту с западными земствами. Но перед этим необходимо сказать два слова о политических взглядах Столыпина, его личности. Столыпин, несмотря на свой реформаторский настрой, всегда называл себя сторонником Самодержавия. Выступая в Государственной думе 1 июня 1907 г., он заявил: «Историческая Самодержавная власть и свободная воля Монарха являются драгоценнейшим достоянием русской государственности» {338} . 16 ноября 1907 г., снова в Государственной думе, Столыпин отметил, что «Верховная власть является хранительницей идеи русского государства, она олицетворяет собой ее силу и цельность, и если быть России, то лишь при условии всех сынов ее охранять, оберегать эту Власть, сковавшую Россию и оберегавшую ее от распада» {339} . У Столыпина, как и у всякого человека, а в особенности человека талантливого, конечно, было много недостатков. Но таких качеств, как лицемерие, цинизм и двурушничество, за ним не водилось. Виленский губернатор Д. Н. Любимов вспоминал: «О Столыпине у меня сохранилась память как о человеке властном, очень самоуверенном, иногда даже заносчивом, но необыкновенно чистом и прямом, никогда не преследующем какие бы то ни было личные интересы» {340} . Столыпин всегда говорил что думал, иногда даже в ущерб самому себе. Если он утверждал, что считает Самодержавие «драгоценнейшим достоянием», то именно так он и думал, и ни о каких «английских конституционных монархиях» не мечтал. К тому же при всей своей верноподданности Петр Аркадьевич не раз вступал с Государем в споры, иногда довольно жаркие, так что Николаю II приходилось его ставить на место. Д. Струков отмечает: «Столыпина действительно иногда “заносило”: чрезвычайная увлеченность работой делала его резким и категоричным даже в разговоре с Императором» {341} . Великая Княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Прекрасно помню, как Ники однажды сказал мне: “Иногда Столыпин начинает своевольничать, что меня раздражает, однако так продолжается недолго. Он лучший председатель Совета министров, какой у меня когда-либо был”» {342} .

Так что, в отличие от сочинений Джанибекяна, Столыпину незачем было бояться того, что Государь «выгонит его как лакея», так как глава Правительства в пылу отстаивания своей позиции не раз сам просил об отставке. Первым поводом для такого прошения стал инцидент с законопроектом о штатах Морского Генерального штаба, который Государственная дума приняла 24 марта 1909 г. Этим шагом Дума нарушила ст. 96 Основных законов Российской Империи, которая гласила: «Постановления по строевой, технической и хозяйственной частям, а равно положения и наказы учреждениям и должностным лицам военного и военно-морского ведомств, по рассмотрении Военным и Адмиралтейств Советами, по принадлежности, непосредственно представляются Государю Императору» {343} . В связи с превышением Думой своих полномочий Государственный Совет отклонил её законопроект. Столыпин вновь внес его в Думу, которая приняла его в прежней редакции. 19 марта 1909 г. законопроект был утвержден большинством голосов в Государственном Совете. Однако на этот раз уже Государь отказался утверждать его. Среди правых членов Думы и Государственного Совета началось сильное движение против Правительства: Столыпина и думскую оппозицию обвиняли в сговоре с целью захватить управление армией и флотом в свои руки. Столыпин написал Государю письмо, в котором заявил, что он не может не предвидеть тех совершенно для него непреодолимых и непосильных затруднений, «которые создались бы фактом отклонения закона о штабе и сделали бы для правительства в настоящем его составе дальнейшее несение обязанностей невыполнимым» {344} . То есть это был своего рода шантаж: либо Николай II утверждает законопроект, либо он, Столыпин, подаёт в отставку. Однако тогда, в 1909 г., этот шантаж получил резкий отпор со стороны Царя. «Пётр Аркадьевич, – писал он 25 апреля 1909 г., – ‹…› я решил окончательно представленный мне законопроект не утверждать. <…> О доверии или недоверии речи быть не может. Такова моя воля. Помните, что мы живем в России, а не заграницей или в Финляндии (сенат), и поэтому я не допускаю мысли о чьей-либо отставке. Конечно, и в Петербурге, и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся. Поручаю Вам выработать с военным и морским министрами в месячный срок необходимые правила, которые устранили бы точно неясность современного рассмотрения военных и морских законопроектов. Предупреждаю, что я категорически отвергаю вперёд Вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности. Уважающий Вас, НИКОЛАЙ» {345} .

Признавая за действиями Столыпина факт несомненного шантажа в отношении Государя, мы не можем не задаться вопросом: был ли этот шантаж злонамеренным? Ответ на этот вопрос может быть однозначно отрицательным. Будучи порой излишне самоуверенным и горячим, Столыпин считал свои действия единственно правильными. Самолюбие не давало ему смириться с нарастающим скандалом вокруг его имени. Прося об отставке, Столыпин ее не хотел, а лишь стремился убедить Государя в правильности своих действий: «Я привык открыто все говорить Вашему Величеству и считал бы бесчестным не высказать перед Вами всего, что думаю по делу, которое, помимо моей воли, приняло за время моей болезни серьёзный оборот» {346} . Получив от Николая II холодный ответ, Столыпин смирился. В результате, выполняя приказание Государя, Столыпин и Совет министров подготовили правила, утвержденные Николаем II 24 августа 1909 г., согласно которым была не только расширена компетенция Верховной власти, но и вновь вводился отсутствовавший в Основных законах 1906 г. термин «законодательство» по отношению к акту Верховного управления, являвшемуся после 1906 г. указом, а не законом. Таким образом, власть Императора была укреплена законодательно.