Объясняя причины своего согласия на германские условия, Николай II сообщал матери: «На прошлой неделе у меня состоялось заседание Совета министров по несносному вопросу о Сербии и Австрии. Это дело, тянувшееся уже 6 месяцев, сразу осложнилось для нас тем, что мы можем помочь делу и предотвратить войну, если мы дадим согласие на знаменитую аннексию, а если мы откажемся, последствия могу быть серьёзными и непредвиденными. Раз вопрос был поставлен ребром – пришлось отложить самолюбие в сторону и согласиться» {314} .

Между тем германские империи настаивали на согласии Сербии с их условиями. В письме Царю от 14/27 марта Вильгельм II окончательно отказался от участия в каком-либо посредничестве в достижении компромисса с Австрией. Более того, кайзер считал, что война между Австро-Венгрией и Сербией стала почти неизбежной. «Я убеждён, – отмечал он, – что даже сегодня правительство императора Франца-Иосифа хочет избежать принятия военных мер против Сербии, но я боюсь, что Австрия, в конце концов, будет вынуждена сделать это благодаря угрожающему поведению Сербии. Вследствие этого я бессилен оказать какое-либо давление на венское правительство» {315} .

16/29 марта 1909 г. в Австро-Венгрии была объявлена частичная мобилизация. Пять корпусов были сосредоточены на сербской границе. 18/30 марта перед угрозой неминуемого военного поражения сербское правительство признало, что аннексия Боснии и Герцеговины не нарушает её прав. В Германии и Австро-Венгрии наступило всеобщее ликование, а в России и в Сербии – всеобщее возмущение. Как писал С. С. Ольденбург: «Русское общественное мнение было плохо осведомлено о ходе переговоров, и когда в газетах 14 марта появилось сообщение об австрийском вопросе всем участникам Берлинского договора и о заранее данном согласии России на аннексию, в печати и в думских кругах поднялась целая буря. Спрашивали – почему Россия всё время требовала международной конференции и теперь признала аннексию раньше, чем менее в этом вопросе заинтересованные Англия и Франция? Писали о “дипломатической Цусиме”. Изображали происшедшее, как унизительное поражение России» {316} .

Николай II писал Вдовствующей Императрице, что «у нас в обществе не хотят понять, что вопрос стоял так грозно несколько дней назад! ‹…› Кроме дурных людей в России никто теперь не желает войны, а, по-моему, она была очень близка. Как только опасность её прошла, сейчас же начинают кричать, что мы унижены, оскорблены и т. п. Из-за слова “аннексия” наши патриоты готовы были пожертвовать Сербией, т. к. в случае нападения на неё Австрии, мы не могли ей ничем помочь!» {317}

Несмотря на весь свой внешний эффект, победа германских империй в Боснийском кризисе была во многом мнимой. Присоединение к Австро-Венгрии двух провинций, чьё население было настроено враждебно к австрийскому царствующему дому, лишь ослабило империю Габсбургов. Русское влияние на Балканах не только не было подорвано, но наоборот, принципиальное нежелание Государя идти на сговор с Австрией способствовало поднятию авторитета России в Сербии и Черногории. Кроме того, этим балканским государствам, кроме России, не к кому было обращаться за помощью от австро-германских агрессоров.

Ф. Пурталес, получив через Извольского согласие России с германскими условиями, телеграфировал своему правительству: «Не исключено, что это поворотный пункт. Теперь наступит новая ориентация русской политики в смысле сближения с Германией!» {318} Но Пурталес жестоко ошибался.

Грубое вмешательство Германии в пользу Вены, полное игнорирование кайзером просьб Николая II о воздействии на неё привели к резкому ухудшению русско-германских отношений. Государь пришёл к окончательному выводу о нежелании кайзера строить равноправные отношения с Россией. Вся дальнейшая политика Николая II в отношении Германии не несла в себе и тени дружественной откровенности. «Форма или приём германского правительства, – писал Николай II матери, – их обращение к нам, был груб, и мы этого не забудем!! Я думаю, что этим ещё раз хотели отделить нас от Англии и Франции, но опять это не удалось. Такие способы приводят скорее к обратным результатам» {319} .

Однако на самом деле Николай II был разочарован и в действиях Антанты, не оказавшей никакой помощи России. Тем не менее он понимал, что продолжать прежний курс балансирования между блоками становилось всё труднее. Причиной этому была заданность германских империй на войну, так ярко проявившаяся в дни Боснийского кризиса. Тем более что после отставки летом 1909 г. рейхсканцлера Б. фон Бюлова его место занял ненавистник России Теобальд Бетман фон Гольвег, ставший впоследствии одним из активных поджигателей Первой мировой войны.

Либеральное сообщество ещё с дореволюционных времён сумело навязать лживый миф о «слабом» и «завистливом» Царе, который всеми силами мешал «сильному» и «талантливому» Столыпину проводить реформы и все время мечтал отправить «великого реформатора» в отставку. Опровергая эти домыслы, Великая Княгиня Ольга Александровна утверждала: «В некоторых книгах, прочитанных мною, утверждается, будто мой Брат завидовал своему премьер-министру и делал всё, что в его силах, чтобы повредить Столыпину. Это подлая ложь – как и многое остальное» {320} .