Ответ Столыпина был исполнен плохо скрываемого раздражения, граничащего в разговоре с Монархом с откровенной дерзостью. Он заявил, что «правые – это не правые, что они реакционеры, темные, льстивые и лживые, лживые потому, что прибегают к темным приемам борьбы. Они ведут к погибели. <…> Но, по-видимому, это Вашему Величеству нравится, и он сам им верит». Столыпин заявил, что он уходит, так как, не имея опоры в Царе, не может «опираться на партии, искать поддержки в общественных течениях» {359} .

Д. Струков пишет: «Государь услышал от Столыпина резкие и обидные замечания. Форма, в которой премьер выразил Царю своё неприятие произошедшего, унижала достоинство Монарха. <…> Нетрудно понять, почему Председатель правительства в эти дни едва не потерял самообладание. Провал законопроекта был для него полной неожиданностью. Именно поэтому в разговоре с Царем Столыпин не мог удержаться, чтобы не обвинить Его Величество в происшедшем. Честолюбие премьера было уязвлено» {360} .

В ответ на эти столыпинские эскапады Государь категорически заявил: «Подумайте о каком-либо ином исходе, и предложите мне его».

Безусловно, причиной нежелания Николая II согласиться с отставкой Столыпина было прежде всего глубокое уважение к нему как к человеку и государственному деятелю. Однако не только это. Д. Струков очень верно подмечает, что «какими бы одиозными и амбициозными фигурами ни были Великий Князь Николай Николаевич или Трепов вместе с Дурново, каким бы ни считался скупым министр финансов Коковцов, у них, по мнению Николая II, есть свои заслуги, они проявили себя перед Троном, за ними стояли люди преданные России и ее Самодержцу. Растерять эти кадры легко, пересажать или уволить можно всех, но только в кадровых революциях на смену старой управленческой гвардии могут прийти не лучшие, а худшие элементы. Именно поэтому Государь нуждался и в “правых”, и в “левых”, и в Столыпине, и в Коковцове, и Великом Князе и Сухомлинове» {361} .

Столыпину это было не дано понять. Он смотрел на проблему исключительно со своих позиций, считая их единственно правильными. Ради их решения, по его мнению, Государь был просто обязан поддерживать его, Столыпина, во всех проектах и начинаниях.

10 марта 1911 г. Столыпин был принят в Аничковом дворце Николаем II. Накануне, 9 марта, Царь написал премьеру письмо, в котором четко указал: «Вашего ухода я допустить не желаю. Ваша преданность Мне и России, Ваша пятилетняя опытность на занимаемом посту и главное Ваше мужественное проведение начал русской политики на окраине государства побуждают Меня всемерно удерживать Вас. Помните, Мое доверие к Вам остается таким же, как оно было в 1906 г.» {362}

Однако Столыпин во время аудиенции продолжал настаивать на своем уходе. В своем дневнике Государь записал по этому поводу: «Утром принял Столыпина, кот.[орый] в субботу просился уйти; уломал его не без труда остаться» {363} . Премьер был согласен остаться только в том случае, если Государь согласится распустить Государственный Совет и Государственную думу и провести проваленный законопроект в порядке ст. 87 Основных законов Российской Империи, которая гласила: «Во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней Государю Императору непосредственно» {364} .

Николаю II претило такое неоправданное насилие над Думой, кроме того, он сомневался в его целесообразности. Тем не менее Государь сказал Столыпину: «Хорошо, чтобы не потерять Вас, я готов согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее» {365} . Тем не менее та форма, с какой Столыпин разговаривал с Государем, видимо, очень сильно его задела. Прежде чем дать ответ, Николай II «долго думал и затем, как бы очнувшись от забытья», спросил Столыпина: «Что же желали бы вы, Пётр Аркадьевич, чтобы я сделал?» Столыпин попросил Государя выслать на «некоторое время» из столицы своих главных противников – П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова – и прервать их работы в Государственном Совете «хотя бы до осени» {366} . По мнению Д. Струкова, «и здесь премьер явно вышел за допустимые рамки отношений с Царём» {367} . Николай II спросил Столыпина, «не боится ли он, что Дума осудит его»? Столыпин заверил Государя, что «Дума будет не довольна только наружно, а в душе будет довольна тем, что закон, разработанный ею с такой тщательностью спасен Вашим Величеством, а что касается до неудовольствия Государственного Совета, то этот вопрос бледнеет перед тем, что край оживет и пока пройдет время до нового рассмотрения дела Государственным Советом, страсти улягутся и действительная жизнь залечит дурное настроение» {368} .

10 марта 1911 г. ознаменовалось исключительным событием: Николай II, который не терпел любого давления на принятие им решения, полностью удовлетворил все просьбы Столыпина: в работе Думы был объявлен двухдневный перерыв, Дурново и Трепов должны были покинуть столицу и не посещать заседания Государственного Совета до осени. Решение Царя было вызвано исключительным доверием с его стороны к Столыпину и к его способностям предвидеть события. Однако последствия того, что Николай II пошел так широко навстречу пожеланиям Столыпина, оказались только плачевными. Впервые Государь ошибся в своем слуге.

12 марта был опубликован Высочайший указ о перерыве сессии Думы и Государственного Совета до 15 марта 1911. Это вызвало крайнее недовольство среди всегда поддерживающих Столыпина октябристов. 13 марта премьер принял делегацию фракции октябристов в составе Ю. Н. Глебова, П. В. Каменского и М. В. Родзянко. Они убеждали главу Правительства оставаться в рамках законности и не прибегать к чрезвычайным мерам. На это Столыпин заявил: «Я, господа, убежденный конституционалист и искренне желаю проведения необходимых реформ. Но в жизни государства бывают такие моменты, когда приходится прибегать к особо экстренным мерам, даже с уступкой собственным убеждениям» {369} .