Девочка повеселела.

— И шоколадку! — Зареванные, опухшие глазки лукаво блеснули.

Катя невольно улыбнулась. Она присела на корточки, разжала ладошку дочери, поцеловала все еще красный носик:

— Нет, дорогунчик, шоколадку тебе нельзя, опять красные чесучки появятся. Ты же помнишь?

Ксюша знала, что шоколадку можно всем детям, но только не ей. Шоколадка, конечно, была вкусной, но чесучки ее тогда очень измучили. Она в кровь разодрала себе ручки и шейку.

— Ну ладно, тогда включи телик, я хочу мультики.

Девочка посмотрела на стол, где обычно стоял их маленький телевизор, и ее глаза расширились от ужаса — телевизора не было. Еще одна брешь в ее мире.

Не позволив ей опять заплакать, Шура взяла ее за руку и повернула к себе:

— Ксюш, а «Далматинцев» не хочешь посмотреть?

Как она любила «Далматинцев»! Правда, видела этот мультик всего один раз, когда мама взяла в прокате кассету. У тети Шуры был видеомагнитофон, и они все вчетвером с удовольствием смотрели приключения пятнистых щенят.

В другой раз она от радости бросилась бы за тетей Шурой вприпрыжку, а сейчас только робко улыбнулась, подала ей руку и тихо вышла из своей квартиры вслед за соседкой.

Катя, чувствуя, как сжимается сердце, смотрела на дочку. Но может, все еще образуется? Она, конечно, видела, что муж в последнее время отдалился от нее, но у нее не было ни сил, ни времени выяснить, в чем тут дело. Она всю себя отдавала дочке и возможности заработать на их более-менее сносную жизнь. Конечно, она виновата, что так мало уделяла внимания мужу.

Он вернулся через два месяца. Сразу после ссоры Катя пыталась звонить Роману в часть, но там неизменно отвечали, что он в командировке. Как-то раз трубку телефона взяла женщина и, узнав, что говорит с женой Романа Пырьева, посоветовала больше не звонить.

— Дорогуша, я думаю, тебе надо о нем забыть раз и навсегда. Загулял твой муженек. А раз начал от молодой жены гулять — пропащее это дело. — Низкий, бархатистый голос звучал очень спокойно.

— Господи, откуда вам-то знать?

Катя попыталась возмутиться, стараясь вызвать чувство ненависти к этому незнакомому голосу, но ощутила в себе только усталость: слезы были выплаканы, а боль притупилась и была уже не такой острой, как в первые дни, когда она вздрагивала от каждого звука шагов, затихающих на их лестничной площадке.

— Я, дорогая, долгую жизнь прожила, пятерых деток вырастила, двух мужей схоронила…

— А кто вы?

— Да я тут случайно, в лазарет к сыну приехала — да и осталась вот. Нынче санитаркой прижилась. — Женщина вздохнула. — Так вот что я скажу тебе, деваха: пока молода — ищи другого мужика. Этот тебе в защитники не годится.

И трубка безжалостно загудела.

…Но Катя продолжала ждать. Она представляла себе, как Роман придет с повинной, войдет в их дом с цветами, как с нежностью обнимет ее и ласково поцелует. Но проходили дни, недели, месяцы… Пришла весна со своими радостями и переменами… И Катя успокоилась. Вместе со слезами ушла и боль. Впрочем, как только она осознала, что надеяться на Романа не стоит, жизнь вошла в свое привычное русло. Иногда она ловила себя на мысли, что она если не счастлива, то вполне довольна своей жизнью. Теперь она уже ничего не ждала от нее: ни яркого взлета чувственного счастья, ни крутых перемен в судьбе, но и могла не опасаться столкнуться с холодностью и раздражением мужа. Работы было много, денег пусть не на роскошное, но сносное существование она зарабатывала достаточно, а общение с дочерью доставляло ей все большее удовольствие. К тому же и Шура ее в беде не оставляла — наоборот, их дружба стала только крепче — две одинокие женщины, воспитывающие своих детей, всегда могли понять друг друга.

Роман вернулся в последнюю неделю апреля. Ксюшка гуляла во дворе с Санькой и тетей Шурой, а Катя, пока дочки не было дома, решила сделать генеральную уборку. Почувствовав сквозняк (после долгой зимы она мыла окна), Катя оглянулась:

— Ксюшка, это ты?

— Нет, это я, — отозвался Роман.

Высокая фигура показалась в дверном проеме. Он вошел в комнату. На подошвы ботинок налипла грязь, и Катя невольно поймала себя на мысли: хорошо, что пока не успела помыть полы, а то пришлось бы перемывать. Она спрыгнула с подоконника, в руках у нее была мокрая тряпка.

— Ты зачем пришел? — вырвалось у нее.

При виде ее маленькой, хрупкой фигурки в черных рейтузах и его старой, с закатанными рукавами рубахе, щемящее чувство нежности шевельнулось у него в груди.

— А ты как считаешь?

Катя не готова была к этому вопросу. Она уже свыклась с мыслью, что будет дальше жить вдвоем с дочерью, и внезапное возвращение Романа застало ее врасплох.

— Я не знаю… — неуверенно начала она.

— Ах не знаешь! — Ее ответ возмутил его.

За это время Роману опостылела казарменная жизнь, да и фельдшерица оказалась очень страстной и требовательной любовницей, так что эта связь стала его обременять. Он думал, что Катя с радостью кинется ему на шею и они помирятся, а тут…