Катя вздохнула. Воспоминания о вчерашних ощущениях вызвали дрожь во всем теле, но она, испытав истому разбуженных чувств, все же невольно укорила себя за слабость — нельзя идти на поводу у своих инстинктов. Натянув шорты и футболку, она выбежала на улицу. Ей хотелось движения. Она бежала быстро, толчки крови в висках заглушали тревогу и недовольство собой. Хотелось истерзать, утомить себя так, чтобы не осталось никаких мыслей, ничего, кроме усталости. Катя добежала до реки и, еле переводя дыхание, остановилась. Она стояла и смотрела на текущую воду, наблюдая за проплывающими по ней отражениями легких облаков, и горячие слезы потоком полились из глаз. Она присела на корточки и закрыла лицо руками. Глухие рыдания рвались из груди. Она поймала себя на странной мысли, что получает удовольствие от своего страдания. Что, собственно, произошло? Да ничего, ответила она сама себе на поставленный ею же вопрос. Она была вместе с мужчиной, а проснувшись, ощутила его отсутствие, и это было как обман. Но разве он что-то ей обещал?

Слезы успокоили ее. Она поднялась и медленно пошла обратно. Эта мука, только что пережитая ею, сделала ее решительной. Она поговорит с Дмитрием, убедит его (а в большей степени, конечно, себя), что нельзя играть с чувствами, нельзя поддаваться слабостям. А для слияния двух тел есть только одна причина, одно оправдание — это невозможность существовать друг без друга. И пока они это не прочувствуют, нельзя отдаваться на волю чувственных желаний, иначе она может задохнуться под их тяжестью. Это значит, что они должны расстаться. Раз и навсегда.

Эта решительность не покидала ее до конца дня, но Дмитрий так и не приехал. Не приехал он и на следующий день, Решительность сменилась отчаянием. Катя изнемогала от желания увидеть его, заглянуть в его глаза, услышать голос, опять почувствовать его тепло. Но его все не было. К концу третьего дня, когда отчаяние переросло в досаду, она около дома услышала шум мотора. Кровь бросилась ей в лицо.

— Дядя Дима приехал, дядя Дима! — Ксюшка выбежала навстречу.

Катя присела на стул не в силах выйти из дома.

— Ой-ой-ой! Санька, дурак, чего щекочешься! — услышала она.

Со смехом в комнату вкатился клубок детских тел и тут же распался на две фигурки: одну белоголовую, другую с черными короткими, стоящими дыбом волосами. Обе детские мордашки блаженно улыбались, а руки и ноги, казалось, ни секунды не оставались без движения.

— Здравствуйте, тетя Катя, — сказал Санька и тут же ущипнул стоящую рядом Ксюшку.

— Ай! — заверещала она. — Я же тебя не трогаю, и ты меня не трогай.

— Саня, прекрати! — услышала Катерина голос Вячеслава, и тут же его веснушчатое лицо возникло в проеме двери.

— Катюха, я за тобой. Нагостилась?

— Ой, Слава! — с облегчением воскликнула она, поднимаясь ему навстречу. — Как я рада! Ты какими судьбами?

— Говорю же, за тобой. А то у меня больше возможности не будет, — сказал он, удивленно озираясь вокруг, — а то, может, останешься? Здесь неплохо.

— Нет, мы поедем, — заторопилась Катя. Она испытывала несказанное облегчение от того, что больше нет необходимости ждать Дмитрия. Уехать домой — и забыть! — самое легкое решение.

— Есть хочешь? — спросила она Славика, присевшего на диван.

— Да ты что? Я еле жив сейчас от обжорства, ведь я сначала к тете Саре заехал. Она и подсказала, где тебя искать. Так что я немного передохну, а ты пока собирайся.

Катя сложила свои вещи в сумку, огляделась, как будто вспоминая, что она еще забыла. Потом написала записку Дмитрию: «Спасибо за гостеприимство, — и, перевернув листок, размашистым почерком добавила: — Было классно». Положив листок на стол, встала.

— Пошли, — позвала она Славу.

Тот тяжело встал и направился к выходу.

Катя закрыла двери на ключ.

— Придется к тете Саре заехать — ключ передать, — сказала она.

Славик кивнул в знак согласия. Дети уже сидели в машине на заднем сиденье, не переставая тузить друг друга.

— Ну-ка хватит! — садясь за руль, сказал Вячеслав и повернул ключ зажигания. Дети мигом присмирели.

Стало еще темнее от набежавшей тучи, и начался дождь. Теплый, стремительный ливень обрушился на обожженную солнцем землю. Он был коротким, как детские слезы. Катя опустила боковое стекло машины и подставила лицо ветру. Пахло мокрой землей и листвой. «И летней ночью», — подумала она, взглянув на небо. Небольшая туча, вероятно, ушла куда-то дальше, обнажив блеклое небо: июньская ночь приходит поздно. Они ехали в тишине. Был слышен только ровный шум мотора сильной машины. Меньше чем через час пути вдоль дороги замелькали рекламные щиты. Они въехали на улицы города, и отвыкшие глаза стали исподволь выхватывать из темноты неоновые огни магазинов, баров и кафе. Катя почувствовала себя здесь неуютно после спокойного деревенского отдыха. На дороге машин было мало, а когда они свернули на улицу, где в ряду себе подобных стоял их панельный, серый дом, стало совсем пустынно.

— Спасибо, — поблагодарила Славика Катя, вылезая из машины. Она открыла заднюю дверцу и попыталась разбудить дочку. Дети, уютно устроившись на мягком широком сиденье, спали. Слева виднелась белая головка Ксюшки, а справа — черная Саньки.

— Погоди, — остановил ее Славик. — Не буди, я ее донесу.

Он осторожно взял девочку на руки и понес. Катерина подхватила сумки и поспешила за ними. Она открыла дверь и прошла в комнату. Слава осторожно опустил спящую девочку на небольшую софу и, тихо попрощавшись, ушел. Катя закрыла за ним дверь и только тогда включила свет в прихожей.