– Красивая, красивая!
– обрадовалась Мэричка.
– Папочка, а теперь ты сочини мне какую-нибудь вкусную сказку. Как тетя Черри.

– С Черри по части аппетитных сказок соревноваться сложновато, - признался Феликс.
– Ладно, слушай... В одном конфетно-мармеладном королевстве, в самом его ванильном центре, на цукатном берегу лимонадной реки в сердце пирожно-эклерной столицы, в сладком дворце, который назывался Наполеон, жила-была молочно-шоколадная принцесса, вкусная-превкусная... И с ней очень хотела познакомиться другая принцесса, которая жила далеко-далеко, в другом городе. Она была такая забавная и прелестная девочка, что все прохожие улыбались, повстречавшись с ней...

– И ее звали Мэричка, да, папочка? Правда, я угадала?
– Захлопала в ладоши малышка.

– Ну как же, ты - и не угадаешь, - счастливо засмеялся Феликс.

– А у принцессы Мэрички был старший брат, - включился в игру Джордж.
– И он торжественно принес присягу на своей игрушечной шпаге, что Наполеон будет съеден!

– Я вся в шоколаде, - подумала Дина.
– Нет, на самом деле, у меня не семья, а сплошная Гирарделевая сказка. Похлеще еще, чем в том конфетном дворце в Санта-Елене. А Феликс-то, Феликс! Когда это он успел стать таким?
– размышляла Ундина.
– Отцовство сделало его таким, что ли? Или он всегда таким и был, но я почему-то этого не замечала? До того последнего вечера... Или Сара что-то наколдовала на расстоянии, чтобы искупить свою вину? Но ведь я и представить не могла, что подобные папы существуют на свете... Можно ли было поверить, что из Менелая сделается такой муж и такой отец... Интересно, сколько жизней должно было пройти, и каких... И потом Феликс сумеет так решительно переменить свое неприязненное отношение к толстякам... Да, у меня не было, но моим детям достался такой папа, значит, мне отчаянно повезло.

Дина успокоилась под размеренную болтовню мужа и детей, задремала. Ей привиделось, что они уже на месте. Легкий ветерок разносит горький дым костра, над которым орудуют Фиана и Роберт и непременно наколдуют всякую вкуснятину.

Сама же Ундина вместе с Черри что-то режут, чистят, моют, раскладывают холодные закуски, чтоб было красиво и слюнки текли не только от жареного. На Яшке мужские труды по хозяйству: он разводит костер, таскает тяжести, открывает банки, а в перерывах теребит гитару. Рядом неизменно подсаживается разрумянившаяся Черри и сочиняет на вечерний костер умопомрачительные сказки для детей. Каким образом этой женщине удалось облагородить Цыгана, не может понять никто, но в какой-то момент вдруг отметили все.

Иосиф с Люком, сами большие дети, гоняют с малышней в футбол, а Сара хохочет, с гордостью кося на мужа библейскими глазами, и всюду разлетаются ее кудряшки. Время от времени чей-нибудь ребенок с тучей брызг, визжа, с разбегу бухается в басссейн, а там на страже Двайт, и Феликс, и подросший Дэвид ловят все это сотворенное общими силами малолетнее воинство, а Трэйси, Минди и Аэлита со смехом и криками играют с детишками в воде: учат плавать, прыгать, даже танцевать.

Сорванцов, когда соберутся вместе, - орава, куча мала, орда крикунов, и в каждом угадываются родители. Две пары неразлучных, светловолосых, вихрастых, и на первый взгляд абсолютно не отличимых друг от друга близнецов, но присмотришься - и ясно: голубоглазенькие круглолицые мальчишки от Люка и Минди, острые подбородки и капризные губки бантиком - девочки от Трэйси и Двайта. Ну, где копны рыжих кудряшек над лучами зеленых библейских глаз, там без объяснений все понятно. Синие очи Цыгана на воспитанных холеных с вежливыми улыбками лицах маленьких Черри... Сусальные красавцы от Фианы и Роберта с загадочной сумасшедшинкой во взорах... Мысль же о собственных чадах всегда вызывала счастливый вздох.

Ундина вспомнила собственную давнюю мечту убраться в другой мир и презрительно усмехнулась в своей дреме. Какой еще мир, господи. Вот сядут они все к столу. Перво-наперво накормят детей.

Лично она, разумеется, изо всех сил постарается не смотреть на мучное и сладкое, а так же никаких картошек, глаза б мои ее не видели, ладно, один кoчан кукурзы, ну невозможно же даже без кочана кукурузки на гриле, а кроме того - строго-настрого: курица, сколько влезет, овощи - хоть сама знаешь чем ешь, арбуз - да, да, да, клубника и голубика, и черника, уж Феликс расстарался для любимой женушки... Нет, черешня ограниченно... Боже, что это? Опять!!! Новая беременность? Надо будет поговорить с Фианой... И Сарой... Все же сегодня соберутся в годовщину свадьбы Люка и Минди, и дети будут резвиться от души... Вся куча мала детей...

Их накормят и уложат. И взрослые смогут, наконец, отдохнуть сами. Просто посидеть у костра. Недолго, правда. Завтра же с самого раннего утра все сначала. Зато вечером Иосиф возьмет гитару... И попоет от души. Она, Дина, да и вся их компания, все они могут до бесконечности слушать в его исполнении и даже подпевать любимые песни Дольского: и Богему, и Четыре Ангела, и Маму Марию, а потом песни самого Иосифа, хоть по мотивам Мастера и Маргариты, хоть кабаллистическую Поток Овна, хоть Товарища Вельзевула.

И степенно будет себе ползти под яркими звездами отчетливо прорисованного Калифорнийского неба дым от костра, разведенного русским офицером Яшкой Цыганниковым, сумевшим прекратить пить, правда, с помощью жены, друзей и брата по гитаре, Иосифа.

И Люк, с первыми криками близнецов потерявший, наконец, где-то в родилке всю свою вселенскую скорбь, вдруг возьмет и ни с того ни с сего, просто так, потому что ему хорошо, - наш голубоглазый Люк улыбнется.