– Мамуля, а тетя Аэлита нарежет мне мой любимый арбузик?

– А дядя Двайт и Дэвид обещали со мной поплавать.

– Мамуля, а дядя Роберт сделает мое любимое барбекю?

– А дядя Люк и дядя Иосиф обещали сыграть со мной в футбол.

– Мамуля...

– Я больше не могу этого слышать, - прошепала Дина только для Феликса.
– Ее беспокоит одна еда. Получается, ей моя проблема передалась генетическим путем? Что будет? Я жить не могу! Постоянно чувствую себя виноватой. Это же ужас какой-то. Выходит, мало того, что я всю жизнь живу под гнетом избыточного веса, так теперь этот же кошмар грозит еще и моему ни в чем не повинному ребенку? За что? Проклятье Кассандры ведь относилось только ко мне. Боже мой, чем я так страшно прогневала тебя.

– Дина, пожалуйста, успокойся, - сказал Феликс.
– Ты же не хочешь испугать детей. Мы потом поговорим.

– Как будто ты можешь сказать мне что-то новое.

– Нет, конечно, что нового тут скажешь...

– Мамуля, а что такое - проклятье?
– поинтересовалась Мэри?

– Это очень плохое слово, малышка, - за маму ответил папа.
– Иногда так случается, когда мама расстраивается, у нее срываются плохие слова. Мы сейчас это слово запоминать не станем.

– А почему мама расстроилась? За ге-де-чи-че-чки? Я плохая девочка?

– Нет, солнышко, что ты. Ты очень хорошая девочка. Просто взрослые иногда расстраиваются. Просто так. Ты не виновата.

– Кто бы мне так сказал, - подумала Дина.
– В мои-то четыре годика. Какое счастье, что я тогда не решилась уйти от Уайта.

– Мамуля, - снова ворвалась в ее мысли дочурка: - А ты уже не грустная?

– Нет, маленький, - через силу улыбнулась Ундина.
– Разве я могу долго грустить, когда у меня есть ты и Джорджик?

– Я не маленький, - обиделась Мэри.
– Я большая. В меня влюбился Джимми из другой группы. Очень хорошенький. Сладкий.

– Приехали, - Феликс обратился к жене.
– Видишь, а ты переживала, - и тут же снова обернулся к дочери: - Мне надо волноваться?

– Нет, я не думаю, - по-взрослому рассудила девочка.
– Он толстый.

– Вот тебе, пожалуйста, - подскочила Дина.
– Час от часу не легче.

– Мамуля, а почему толстых не любят?
– спросила Мэри.

– Я сейчас умру, - шепотом, только для Феликса произнесла Ундина.
– От разрыва сердца.

– Кто это тебя научил таким глупостям?
– грозно вопросил тот.

– Я не знаю...
– Мэри распустила ротик, готовясь удариться в слезы.

– Да подожди ты...

Похоже, терпение Феликса рухнуло. Дина легонько толкнула его в бедро. Вдох - выдох.

– И сразу слезы голосить, - весело сказал молниеносно взявший себя в руки Уайт.

Но теперь в атаку пошел Джордж: - Папа, а ты толстых любишь?

– Вопрос поставлен не совсем верно, сынок, - серьезно ответил Феликс: - Во-первых, люблю я в этом мире, кроме своих родителей, только троих человек: маму, Мэри и тебя, потому что вы мои, а я ваш. Все остальные люди могут мне нравиться или нет. Во-вторых, нравятся мне люди, если мне с ними интересно общаться, если они не приносят мне никаких неприятностей, не втюхивают всякое го...

– Что такое - втюхивают?
– перебил Джордж.

– Пытаются продать. Короче, а толстые они или нет, меня совершенно не волнует.

Феликс покосился на жену проверить впечатление. Произвел. Та безмятежно улыбалась, будто не была только что близка к нервному срыву.

– А если я буду плохой мальчик, ты меня все равно будешь любить?
– Джордж, видимо, решил поставить все точки над "и".

– Конечно. Я же тебя люблю не за что-то там, а просто так. И ты не будешь плохой. Потому что ты хороший.

– Откуда он знает, как надо воспитывать?
– В миллионный раз поразилась мужу Дина.
– Почему у меня не было такого папы? Да я сама уже, наверно, давно потеряла бы выдержку и наорала на всю компанию, а потом сидела бы и ругала себя последними словами за то, что я последнее дерьмо, а не мать, прости меня, господи. А потом еще убивалась бы этим воспоминанием всю жизнь. Да он же меня облагораживает! Мне же с ним просто повезло.

– А если я буду толстый, ты все равно будешь меня любить?
– Джордж упорно гнул свою линию.

– А если я потолстею, ты будешь меня любить?
– Феликс твердо посмотрел на сына в заднее зеркало.

– Я понял, папа.
– Джордж выдержал взгляд и объявил, как будто ему было не шесть, а все двадцать шесть: - Ты отличный отец, папа, - объявил он.
– Я всегда буду тебя любить. Я хочу стать таким, как ты.

Тут Мэри решила, что молчала слишком долго: - А я? А меня? А если я сделаюсь плохая или толстая? А дядя Яша любит тетю Черри, даже если она толстая?

– А разве тетя Черри толстая?
– Феликс вздернул бровь, сам себе удивляясь. Мысленно он даже успел похвалить себя за проделанную над собственным сознанием работу по отношению к толс... э-э-э... людям разной весовой категории.
– Вот вспомни, когда тетя Черри рассказывает вам у костра свои сказки, и вы все вместе готовите на длинных палочках зефирки над огнем, разве ты тогда думаешь о том, что она толстая? Или, наоборот, она кажется тебе красивой, потому что тебе с ней интересно, и весело, и вкусно?