Девушка вцепилась ей в руку и хотела потащить в дом, но Мария оттолкнула ее, мотнула головой и торопливо пошла, а затем побежала прочь, борясь со звоном в ушах и головокружением. Лишь выбежав уже на большую дорогу, она остановилась и, присев на землю, выдохнула. Рядом снова каркнул грач.

— Надо было просто сунуть под дверь, — вяло улыбнулась она, размазывая кровь. — L'esprit d'escalier*.

Птица смотрела на нее мертвым глазом. За день она порядком поистрепалась, но еще могла летать и ходить.

Выдохнув, Мария поднялась и поковыляла по дороге на восток. Люди были слишком опасны. Может, и к лучшему вся эта борьба с религиями, которую затеял Андрей? По крайней мере, в Москве она чувствовала себя безопасно и свободно. Не нужно было более обходить десятой дорогой храмы, не нужно было бояться, что набожный прохожий обратится к ней "дай вам Бог здоровья, барыня". Или того хуже, у выбранной жертвы под воротником рубашки окажется крест, а на языке — какой-нибудь 90 псалом.

Никогда более, ответила она сама себе и закусила губу.

Силы понемногу возвращались. Мария шла все быстрее и перешла, наконец, на медленный бег трусцой по дороге в обход Демблина. Грач тяжело хлопал крыльями где-то у нее над головой. Спустя где-то полчаса — с затянутым тучами небом было непросто следить за временем — Мария сочла, что более, чем достаточно удалилась от деревни и сошла с дороги в подлесок. Выбрав незаметное с дороги место, она села на землю за кустами боярышника и дикого шиповника и закрыла глаза. Спешить было некуда. Если бы не приступ сочувствия, она могла бы дождаться Щуку в деревне, но что сделано, то сделано.

Мимо изредка проезжали машины — Мария насчитала восемь в сторону Варшавы и шесть в сторону Демблина, а помимо них еще и повозку, запряженную двойкой лошадей. Но лишь когда грач спустился откуда-то с верхотуры и хрипло закаркал, она поднялась с земли и отряхнула безнадежно грязные штаны.

Облезлая полуторка выскочила ей навстречу и ослепила фарами, едва она вышла из подлеска, в последний момент развернувшись и остановившись поперек дороги. Из кабины выглянул Максим Щука и крикнул:

— Скорее!

Не мешкая, Мария отворила дверь и села рядом с ним. От последнего козака пахло гнилью и старым погребом.

Согнувшись над рулем, Щука развернул машину и вдавил педаль газа в днище. Полуторка взвизгнула и, едва не заглохнув, набрала нужную скорость.

Когда небо уже начало сереть на востоке, Максим Щука съехал с дороги и обогнул белевший в предутренних сумерках холм. Все это время Мария не следила за однообразным пейзажем за окном. Она морально вымоталась от чувства собственной беспомощности и злости на саму себя, которые нахлынули, едва она села в машину. Опять она не справилась в одиночку. Это было так постыдно, что хотелось зубами грызть землю от досады. С чего она, вообще, взяла, что может что-то в одиночку? Обе ее жизни рядом с ней был кто-то, кто выручал ее и подстраховывал, кто приходил ей на помощь в самые тяжелые моменты, а она это принимала.

— Почти приехали, — Щука говорил на украинском. Просто и лаконично, не чета его вычурным письмам. — Бросим машину здесь.

Когда они вылезли из кабины, Щука провел ее к южной стороне холма. Под выкорчеванным кустарником он нащупал стальное кольцо и потянул вверх.

— Прыгайте, тут невысоко.

За все время в пути Щука ни разу не поменялся в лице, расчерченном вислыми, черными усами. Все те же чуть сведенные у переносицы брови, cжатые в одну линию губы, сощуренные карие глаза. Мария иногда задумывалась над тем, у кого все же меньше эмоций — у нее или у Щуки. Даже его движения были скованными и заторможенными, как у старой марионетки.

Она спрыгнула вниз и дождалась, пока мужчина спустится следом. Когда люк закрылся, они оказались в полной темноте. Щука повозился у лестницы, зачиркал спичкой и зажег керосиновую лампу.

— Что это за туннель?

— Дорога к моему нынешнему жилью. Идемте, пани.

Туннель был чистым, сухим и очень старым. В некоторых местах его низкие своды подпирали почерневшие и задубевшие от времени балки. Приходилось нагибаться, чтобы не цеплять их головой. Мария не заметила ни паутины, ни крысиного помета, даже очень старого. Туннелем уже давно пользовались одни лишь молохи.

Мария и Щука шли молча. Иногда было слышно, как где-то наверху едет автомобиль, но кроме этого — ничего. Толща земли поглощала все звуки, даже звуки их шагов и тихого, неглубокого дыхания. Туннель иногда нырял то вправо, то влево, изредка разветвлялся. Максим Щука шел уверенно, казалось, даже лампа ему была не нужна.

— Его вырыли молохи очень-очень давно, — сказал Щука, будто подслушав ее мысли. — Это подземные тропы.

Немного подумав, он добавил:

— Здесь полно ловушек. Есть ходы с ловушками: решетчатыми люками. Если забрести туда ночью по незнанию, то днем уже не выберешься. Есть ловушки для людей, по типу волчьих ям, но молоху туда свалиться тоже несладко.