Тюня нервно почесывался. Я наблюдала. Кодя глянул на нас исподлобья и все-таки объяснил:

– Ногу я поранил. Плохо поранил. Надо лекарство приложить. До дома не дотерплю.

– А чего молчал-то? – попыталась я возмутиться.

– А чего говорить? Думал, что заживет, ан нет, болит все шибче.

– Давай-ка, показывай.

Гном, порозовев с носа, нерешительно взялся за штаны.

– Ну!

– Ай, неловко как-то…

– Да ёлки зеленые, что ж такое? Экий застенчивый. Так, хромал ты на левую ногу…

Я стянула с него валенок (в нос шибануло портянками) и рванула штанину по шву. Кодя только сокрушенно прихрюкнул. Поздно, друг мой, поздно. Рана была чуть ниже колена, сзади. И очень, очень нехороша – икра, покрытая густыми рыжеватыми волосиками, покраснела и сильно распухла. Нет, ну вы подумайте – даже не перевязал!

– Маооо, – я обернулась. Кот, изо всех силенок вытягивая шею, держал в зубах мой рюкзак. Желтые глазюки разъезжались к ушам.

– Спасибо, – порывшись, я нашла маленькую бутылочку со спиртом и бинт.

Кодя повел породистым носом:

– Это что у тебя?

– Спирт медицинский, а что?

– Ничто. В голову шибает.

– Не то слово. Еще как шибает, – я осторожно чистила края раны. Кодя тихонько кряхтел. Нехорошая рана, нехорошая… Зубами, что ли рвали? – А варево твое прикладывать горячим?

– Ага, холодное дольше действует, – задушено просипел гном.

– Так где ты так поранился?

– Да сам виноват… Охх! Девка эта, с паровоза… словила меня на вокзале… Аааааай!! Я – бежать, а она за ногу когтями… А что там на этих когтях… Охх… Кусок вырвала. Кровищи было… Ааааххххооо…

– Что ж ты молчал?!

– А чего орать-то… Ай!

– Митюня, а найди мне кусок клеенки или пергамента, – кот озадаченно глянул на меня, но спорить не решился. Пока я отматывала бинт и накладывала на него густое горячее варево, Тюня притащил лист вощеной бумаги и вопросительно мявкнул.

– Ага, хорошо, – приложила к очищенной ране бинт с мазью, накрыла бумагой, и плотно забинтовала ногу. – Ну? Как? – Кодя только блаженно жмурился. – Давай я помогу тебе штанину вокруг ноги обмотать?

– Ерунда… – и одним небрежным движением пальцев он вернул одежке целостность.

– Гм…

– Я тебя научу. Потом. А сейчас я посплю малость, ладно? – И Кодя, привалившись к мягкой спинке, засопел.

А что с кострищем делать? Не успела я додумать мысль, как оно пропало… то есть растворилось бесследно в воздухе. Это просто белая горячка какая-то!

В вагоне стали слышны голоса. Я осмотрелась. Туманностей как не бывало. А жаль. Лучше бы как-то постепенно… по одному бы они проявлялись. Первым, кого я увидела, был волк. Серый, классический. Он сидел, вывалив розовый язык из сахарно-зубастой пасти, и одобрительно улыбался. Очень красивая барышня с высокими заостренными ушами и кожей светло-зеленого цвета улыбнулась и помахала ладошкой. Пара гномов, упитанных, розовощеких и застенчивых. Кто-то, с коричневой морщинистой кожей и рыже-зелеными глазами, улыбался из конца вагона. Несколько маленьких полупрозрачных крылатых существ, тонко щебеча и вскрикивая, порхали вокруг. А через проход, непринужденно закинув лапу на лапу, сидел белый медведь.

Меня опять как-то замутило, голова немилосердно закружилась. Этого не может быть, потому что быть этого не может ни-ког-да. Зигмунд, Зигмунд, что ты скажешь? Или правильнее будет воззвать к Проппу? На плече стало тепло, и тонкий голос прошелестел в ухо:

– Ты все правильно сделала! Ты – наша, наша! Мы это знали, знали!

Я осторожно повернула голову и скосила глаза. Голубовато-изумрудное хлопало крошечными крылышками, попискивало и смеялось, прыгая на моем плече.

– Вы кто? – обреченно спросила я.

– Мы – мокрости! Мы живем в воде, в дожде, в снегу! Наша кровь – вода, наши слова – вода! Мы сами – вода! Самая чистая вода! – И оно, мазнув по щеке теплым влажным крылышком, порскнуло к потолку и там зашуршало, защебетало, зачирикало.

Медведь тяжело приподнялся и пересел на сиденье напротив. Тюня сдавленно хрюкнул и, раздирая мне джинсы, забился в ноги.

– Кха-кха… Тарасом Прокопьевичем меня кличут, – густым сочным басом проговорил белый гигант, неодобрительно покосившись на кота.

– Оооооочень приятно. А меня…

– А как же! – рявкнул Тарас Прокопьевич, – Дара. Премного наслышаны о тебе!

– А-а-ага, – в голове привычно помутилось.

– К нам, стало быть?

– Ааааауууугу. Да. Да, дела у вас. У меня… У нас… Ну… – ну, не привыкла я к говорящим медведям!

Медведь обвис мордой и кивнул:

– Да, да. Беды у нас… – и, похлопав меня по плечу, вернулся на свое место.

Двери вагона медленно разъехались. Повеяло прохладной лесной свежестью. Резкий клокочущий голос крикнул из тамбура: