Но он должен как-то реабилитироваться перед Лидией! Вернее, перед Её Высочеством. Он заслужит у неё прощение. Надо — то и кровью. Если раньше он и так был предан королю и роду Беруши, то сейчас всецело, душой и телом, принадлежал дочери убитого Элия Четвёртого. Скажи она: иди в огонь — пойдёт, шагни в пропасть — шагнёт, нужна твоя жизнь — отдаст.

Цокот копыт метался по пустынной улице. Эта часть города будто вымерла, обезлюдела, иногда, правда, в окнах в основном вторых этажей — первые были везде закрыты ставнями — улавливалось движение. Исчезли даже патрули новоявленной власти, что обозначали своё присутствие с другой стороны площади. И это навеивало не очень хорошие мысли. Правда, где-то надрывно плакал ребёнок, что только больше добавляло угрюмости. И всё. Псы не лаяли, птицы не пели, разве что на дорогу выскочил плешивый очумевший кот — и того шуганули мрачные гвардейцы.

Тьяри, пытаясь отвлечься, прислушался к монотонному, но, должен заметить, достаточно озлобленному бубнежу наёмников, ехавших рядом. Дело в том, что когда они выстроились в колонну для движения, он поймал укоризненный взгляд графа и, предвидя неприятный разговор, сделал вид, что чем-то заинтересовался впереди и, пришпорив коня, пристроился как раз за авангардной тройкой гвардейцев, рядом с двумя наёмниками: Лири и Колом. Недовольство выражал здоровяк, и, Тьяри, осознав суть возмущений того, даже как-то оживился. Наёмник, на чём свет стоит чихвостил и вообще смешивал с грязью своих собратьев по цеху, не пожелавших присоединиться к ним. Основной упор делался на наглости, самовлюблённости и трусоватости оных. И Тьяри, который тоже, мягко говоря, был не в восторге от компании, состоявшей из представителей разных народов Веринии, радостно с этим согласился. Когда наёмник настороженно и недоумённо посмотрел в его сторону, он понял, что произнёс это вслух.

Тьяри почувствовал, как на его лице расцветает румянец, и рефлекторно потянулся к рыцарской цепи на груди — это касание всегда придавало ему уверенность. Но не сейчас, ибо молодой рыцарь перед этими ветеранами кровавых походов был, как открытый пергамент, и если на физиономии тощего не дрогнул ни мускул, не промелькнула ни искринка эмоций, в спрятанных, будто сидящих в засаде глазках здоровяка блеснуло понимание, а рот в густой чёрной, с проседью, бороде издевательски скривился.

— Вот видишь, Кол, даже сам сэр со мной согласен, — прогудел Лири, не оборачиваясь к приятелю, а продолжая буравить взглядом Тьяри. И если тон был абсолютно нейтральным, то слова подразумевали, как минимум, иронию.

Они какое-то время, как два петушка — но разных: один вскормленный на вольных крестьянских хлебах, отбивающий червяка у таких же голосистых и нахрапистых товарищей, и другой, выросший на хозяйском зерне специально для драки — жонглировали взглядами, не выходя, правда, за рамки приличий, прощупывая друг друга с интересом. Ведь, как ни крути, у них было нечто общее. И это отнюдь не верная сторона в агробарском конфликте и служение наследной принцессе. Это нечто личное, о чём вслух не стоит говорить, чтобы не привлечь внимание и не быть высмеянным своими же. Быть предметом шуток для этих мужчин было сродни оскорблению. И это личное — маленький злобный гоблин.

— Всё правильно, разве можно доверять разумным, связавшимся с «тёмными»? — наёмник дипломатично первым нарушил тишину.

Тьяри невольно согласно кивнул, обратил внимание, что тощий неожиданно потерял интерес к разговору и отвернулся, настороженно поглядывая вперёд.

Вообще-то, молодому рыцарю было даже самому противно, что он выбрал себе в собеседники — союзники презираемых им же наёмников. С другой стороны, опыт общения с этими воинами был очень невелик, и выходит, что его предубежденность сформировалась под влиянием чужих мнений. Не сказать, что для него было откровением, что в среде вольных воинов были нередки конфликты и противоречия. Хотя это же естественно: в любом обществе есть разные индивидуумы, так называемые, паршивые овцы, зачастую по которым из-за выходящего за рамки принятого поведения и приличий и выносится определённый вердикт.

— «Тёмные» — это зло, — просто и категорично отреагировал Тьяри, общение с «тёмными» у которого, опять же, было невелико — кроме последнего периода, и то крайне негативное.

Лири покивал лобастой головой, его сверкающие глазки потухли, словно ему вдруг надоел разговор. Раздосадованный Тьяри напрягся, чтобы изречь очередную банальность — он испытал приступ какого-то болезненного любопытства по отношению к наёмникам. Всё-таки эти люди, в отличие от него, реально не видевшего много, и даже наверняка которому при жизни вряд ли удастся покинуть Агробар, побывали много где. Опыт сражений с теми же «тёмными» точно велик. И вообще, о чём они думают? Неужели только о заработке? Он не до конца мог поверить в то, что разумные, относящиеся к его народу, могут ставить во главу жизненных интересов не служение, а сверкающий металл, ради которого способны и на предательство и на мимолётное убийство себе подобного. Но вдруг здоровяк бесцеремонно поднял руку, словно веля заткнуться, и подался всем телом вперёд, к гриве гнедого, под стать ему, коня.

Тьяри прошипел нечто неразборчивое от мимолётного укола обиды и раздражения, тоже перевёл взгляд вперёд и по напряжённым фигурам гвардейцев понял, что что-то происходит. И тут же отбросил прочь шелуху ненужных глупых мыслей, отвлекающих от реальности.

Улица плавно изгибалась вправо, небогатые домики под черепичной крышей и заборы безмолвными наблюдателями тянулись вдоль неё. Опять же, ни следа людей или живности. Но вот шум… Словно отдалённый прибой. И какой-то усиливающийся звук, будто приносимый встречным шаловливым ветерком. Или эхом.

Навстречу, из-за поворота, сопровождаемые недовольным взрыкиванием и короткими пронзительными возгласами, выметнулись уруки. И тут же натянули поводья на нервных, казалось, не умеющих быть в состоянии покоя, зверях. Наездники, такие же ртутные, как и ягиры, в кожаных серо-чёрных доспехах, трепещущих, как живые, плащах за спинами, в куполообразных шлемах, обменялись короткими, визгливыми и непонятными фразами, растянулись по всей улице. Ягиры нетерпеливо скребли когтями мостовую и били хвостами, а «тёмные» выжидающе замерли, скалясь и похлопывая животных по бокам.