– Так она же колыбельная...
– засомневалась Тоня, стоит ли усыплять малышню перед приходом родителей.

– А ничё!
– отмахнулась детвора с энтузиазмом.

– Ну ладно...
– Тоня, словно всамделишная барышня, присела на краешек дивана, сложила на коленях руки и тихо протяжно начала: - "Лу-у-унные поляны, но-о-очь, как день светла. Спи-и-и моя Светлана, спи, как я спала-а-а..."

Когда Тоня так пела, она совершенно "улетала" и ничего вокруг уже не видела. В общем-то, у неё и голос был хороший, так что в садике на колыбельные сбегались из соседних групп воспитательницы и нянечки. Но вместо "аплодисментов" Тоне обычно доставались только "ну Тонька, ты даёшь!" и дружный хор "носиков-курносиков". А вот теперь... Затянув заключительное "спи моё сердечко...", она глянула, наконец, осмысленным взором и... наткнулась на внимательный, словно впитывающий каждую её ноту собачий взгляд. И на мгновение показалось, что никакой это не Буран, а заколдованный царевич, который только и ждёт, чтоб расколдоваться и предложить ей руку и сердце... Или лапу и сердце... Ну, по крайней мере, сердце-то у всех одинаковое!

"Боже, ну о чём ты думаешь!" - вспыхнула смущением Тоня и, наконец, отвела взгляд. Буран вздохнул и положил голову на вытянутые передние лапы. Тоне почему-то стало стыдно, словно она только что выслушала признание в любви и не знает, что ответить. "Господибоже... О, господи..." - разгосподькалась она, но тут из пучины фантазий её вывели детские голоса.

– А теперь, чур, я буду петь!

– Нет, чур, я!

– А я первая!

– А у меня страшнее!

– Так, дети, дети!
– заторопилась мама.
– Боря, что значит - страшнее?

– А я знаю песню, каторую дядька стораж пел!

– Господи, что ж он такое страшное пел?!
– подначила Тоня, но пацан воспринял всё серьёзно и тут же немелодично заорал:

– "Шумел как мышь, деревья гнулись, и ночка тёмная была! Адна визлюбенная пара всю ночь гуляла да утра! Адна вазлюбинная пара..."

– Стой-стой!
– замахала руками Тоня, когда обрела дар речи.
– Боря, что ты поёшь?! Какая "мышь"?! Там же "шумел камыш"!

– Какой "камыш"?!
– возмутился знаток романсов шести лет от роду и посмотрел на воспитательницу, как на глупого ребёнка.
– КАК камыш можит шуметь!

– А как мышь может шуметь?
– попыталась Тоня давить логикой, но с логикой у Бори было всё в порядке.

– "Шурр-шурр-шурр...", - с готовность изобразил он.
– А ночию знаишь, как слышна!

– Да-да, я как-то об этом не подумала, - ошарашено согласилась Тоня.

– Да, действительно...
– мама в свою очередь подумала и не нашла, что возразить.

– А кто у них там шумел? Ну, как мышь?
– вдруг заинтересовался наблюдательный Витя.

– Ну-у-у...
– задумался Боря.

– Наверна, кош!
– встряла Лёлька.

– Какой "кош"?
– не поняли её все.
– Может "кот"?

– Вы чиго, какой "кот"!
– отмахнулась девчонка.
– Раз "шумел как мышь", значит должин быть "кош"! Разви кот шумит, как мышь?

"Логично!" - подумала Тоня с уважением, но тут нечаянно глянула вниз, на единственного участника спора, не принимавшего в нём участия, и ей стало смешно. Потому что глаза пса были так философски возведены горе, словно он один понимал нелепость всей постановки вопроса, но из философских соображений не считал возможным мешать людям сходить с ума. Ах ты ж паршивец!

И тут в дверь длинно позвонили. Очарование момента улетучилось, как дым в форточку. Снаружи ждали позабытые на время проблемы. Они вернулись и настоятельно требовали, чтобы их впустили - хоть из дома беги... Ощутив напряжение взрослых, детвора испуганно притихла. Мама подтянула на плечах шаль, Буран подтянул под себя хвост, Тоня встала, зачем-то одёрнула юбку и решительно пошла открывать.

Как и ожидалось, за дверью топтался наряд милиции, преисполненный ответственности. За его спинами безответственно прятался "милый друг", пытаясь и "органы" подтолкнуть к действию, и на глаза Тоне до времени не попасться. Рядом переминались с ноги на ногу Борины родители, с подозрением косясь на представителей "органов".

– Антонина Грачишина?
– сурово вопросил передовой милиционер, а когда Тоня кивнула, безапелляционно скомандовал: - Пройдёмте с нами, на вас поступило заявление.

Валера из-за спин злорадно заухмылялся.

– Э! Куда пройдёмте?!
– решительно вклинилась Борина мама.
– Там же наши дети!

– Не мешайте, гражданка, мы при исполнении!
– сурово отчитал её главный наряда и попытался отодвинуть с дороги. Та упёрлась. Супругу поддержал Борин папа.

– Оля, подожди... Товарищ старший сержант, так она тоже при исполнении!
– кивнул он на Тоню.

– Каком таком исполнении?
– нахмурился старший.

– Обыкновенном. Она воспитательница и отвечает за детей.

– Каких детей?!
– начал уже нервничать милиционер.

– Да вот жеж там!..

– Позвольте!.. Позвольте я скажу, - смогла, наконец, вставить слово Тоня.
– Да, я работаю в детском саду. У меня там в квартире дети из моей группы. Я не могу уйти, пока не отправлю их по домам, - протараторила она довольно твёрдо, а потом зачем-то добавила: - Извините...

– Постойте, там сейчас находятся дети?
– как-то подозрительно удивился старший милиционер, получил подтверждение в виде кивков с пожатием плечами, но почему-то удивился ещё больше: - И всё это время находились?!