– И кошачьего тоже...Он не девица, - мягко огрызнулся Эйгер.

– Верно-верно, - согласился Сайо. То ли не вник, то ли спустил дерзость.

– Чем его так?
– вытянулся персевант из-за спины Эйгера.

– Веткой попало.

Зелатор отбросил покрывало с раненого.

– И бок тоже! Ты дружище на войне был или охоте?
– показал Сайо на присохшую к ране льняную тряпицу.

– Желаете взглянуть? Сейчас принесу вина, отмочить.

– Да чего там, - зелатор дернул тряпку, оторвав с коростой.

Желваки на скулах Колина напряглись и тут же опали.

– Сдается мне - нож, - высказал Сайо предположение.
– Или узкий меч. Или..., - он надавил пальцем на рану, наблюдая, как лопается тонкая кожица, расходятся мышцы. Кто станет рисковать единственным наследником, нанося ему столь ужасное повреждение? Рана в боку достаточно серьезна. Тут что-то другое, - ...фрамея. Но, насколько известно.... Мне известно... ими пользуются братты, - зелатор не упустил реакции раненого на его манипуляции. Опять вспухли желваки, а пальцы загребли подстилку в кулаки.

Удовлетворенный варварским осмотром, Сайо заверил присутствующих.

– Вижу раненный идет на поправку. Довольно крепкий малый. Весь в отца.

– Встанет до осени?
– поинтересовался Улат, адресуя вопрос зелатору, Эйгеру и Поллаку.

– Раньше, - таков обнадеживающий вердикт Сайо. Теперь его более занимал хозяин Мюнца и тринитарий. Не похоже, что марк в восторге от своего доморощенного врачевателя, однако допустил к лечению сына. На чем сошлись? И где замковый лекарь? И откуда такие раны? Вопросы множились.

– Было бы замечательно, удели вы мне пять минут своего драгоценного времени для небольшой беседы, - попросил зелатор тринитария.

Эйгер, косо глянув на маркграфа. Что делать?

– Вы удовлетворены увиденным?
– поспешил вмешаться в разговор Поллак.

– Мы собственно и не сомневались....

– Тогда прошу извинить. Меня ждут срочные дела.

– Э...

– Требующие моего неотложного отъезда.

Так их! Утри им нос!
– возликовал Эйгер, не ожидавший от скисшего маркграфа подобной прыти.

Оставлять таких гостей в замке, подвергаться опасности разоблачения. Всегда есть те, кто видел несколько больше, слышал не то, что ему следовало слышать. У кого-то голова способна не только болеть с похмелья, но и сопоставлять и думать. Опять же домашние. А так... согласно закону, в отсутствие маркграфа, замок считался на осадном положении и посторонним прибывать в нем строго воспрещено. Правила границы написаны кровью. И кровью не дураков. На выход, саины! На выход!

– Но хотя бы обедом угостите?
– попробовал примириться Толль. Не рано ли затеял цапаться с Поллаком?

– Непременно. В двух верстах от Мюнца. Жаровня и Утка. Отличный шинок.

За окном входил в силу июнь. Солнце радовало теплом, но окна закрыты ставнями. Эйгер жег в жаровне травы. Кидая, осматривал каждый стебель и соцветие. Травы то вспыхивали ярко и бездымно, то чудовищно чадили, заполняя комнату едкой вонью. Последними кинул на огонь засушенные колокольчики белены.

– Этого секрета уже не узнать никому. Он канет в небытие вместе со мной. А я....

Пауза для единственного слушателя - проникнись!

– ...не намерен им делиться. Так что зри творимое таинство.

Эйгер сбросил с Колина покрывало и плеснул из плошки мутной жидкости. По запаху разбавленный мед. Отогнал назойливых мух, снял влипшую в раствор и гусиным пером развез жижицу по телу.

– Еще не все. Не основное, - заверил тринитарий, не наблюдая должной реакции у подопечного.
– Но когда начнется, не спутаешь...

Отошел к шкафу и извлек из его темных прохладных недр, давно приготовленный кувшин. Принес почти неделю назад, обвязал горлышко и тщательно укутал в рогожу.

– Это не вино, не брага, не пиво и не кислячий сидр. Не облизывайся....

Колин и не облизывался. Кто говорит длинные преамбулы, готовит дурные вести.

– Слыхивал о каменных сколопендрах? О них в житие Себастьяна Пустынника помянуто.... Не слышал? А... неважно.... Настойкой из пронырливых ползучих тварей лечат ревматизм и суставы. Это не настойка, а на подагру тебе рано жаловаться. В кувшине они самые и есть, - тринитарий подождал - внимаешь? и продолжил - Цена всякому умению боль. Да-да. Боль. Железо закаляется жаром и водой, человека закаляет боль. И что поразительно, человек много крепче стали. Крепче. Но польза от этой кусающейся мелкоты не только в боли. Их яд обостряет восприятие. Он еще на много чего способен, но главное, боль и острота восприятия, - Эйгер сорвал кожаный колпак с кувшина и, вытряхнул на Колина шевелящийся, едко пахнущий, ком.
– Посмотрим, насколько тебя хватит. Не утерпишь, зови матушку. Не все же тебе немым быть....