– И человек и червь находят яблоко хорошим, руководствуясь схожими понятиями свойств предмета. Сладкое, сочное, спелое, - уверенно рассуждал Колин, прицеливаясь втянуть канцлера в разговор. Людям по нраву поучать глупцов. Почему канцлеру быть исключением? Ему это свойственно по должности, возрасту и привычке.

– Даже так!

В пору было признавать критику молодого поколения не обоснованной. Уж лучше пусть думают о драках, войне и шлюхах, чем растрачивают остатки мозгов на подобные глупости. Надо же! Нищего новика из глухой провинции волнует оценка яблока червем и человеком, на основе чего он готов высказать суждение, за которое попы свободно его упекут на хлеб и воду в монастырский подвал.

– Отсюда и вопрос. Наделен ли червь разумом подобно человеку?

Очередной зигзаг переменить мнение о молодежи в лучшую сторону.

– Конечно, церковники не отрицают нашу общность, все мы твари божьи, - осторожен в суждении канцлер.
– Однако не согласятся с концепцией всеобщей разумности. Как никак только в человеке Всевышний принял особое участие. Остальные наделены плотью и всего лишь. Так что понятие разумности нечеловека для теологии не существует и не должно существовать для других. Для всеобщего и личного блага.

– Оно так...

Но, - уже предвидел продолжение канцлер.

– ...но почему не предположить.... Хотя бы предположить, допустить обратное?

– Предположить никто не запрещает. Но что привести в качестве доказательства? Не червивое же яблоко?

– Над доказательствами я и размышлял, - признался Колин. Он уже знал, на чем подловить канцлера.
– Это посложней безделицы с шахматным всадником.

– Играешь в шахматы?
– ухватился Латгард за признание унгрийца. Умение проводить баталии на клетчатой доске ценилось им больше, нежели теологические дискурсы о разумности букашек. Впрочем, по отношению к человеку тоже много спорных моментов. И если вдуматься, чем червь хуже человека?

– Играю, - в растерянности заморгал Колин, будто был уличен в чем-то предосудительном.

– Хорошо сказано. А по-честному?

Основания скепсису имелись. Канцлер был не высокого мнения об Унгрии и её жителях. И попытки лезть в философию одного из их представителя общей картины не меняли. В лучшую сторону точно, в худшую пока.

– Думаю, да, - мялся Колин.

– Или в этом убеждены лишь твои должники?

– Я похож на человека, у которого водятся должники?

Водятся? Действительно водятся, - согласился канцлер уместному просторечию.
– Что вши!

– Как знать. Внешность порой обманчива.

– Кого можно обмануть протертыми локтями единственного пурпуэна?

Колин порадовался что не приоделся в купленные обновки. Меньше расспросов и попыток к необязательным знакомствам.

– Не желаешь оппонировать?

– Завсегда...

Завсегда!!! Ох, деревенщина, лютая!

– Если найдутся фигуры и доска..., - с вызовом расправил плечи унгриец.

И не боится ведь. Ну-ну!
– предвкушал канцлер посрамления провинции.
– Философия, теология, фехтование, теперь шахматы! Кладезь нераскрытых талантов.

– Найдутся. Отчего не найтись. Прошу, - Латгард подал знак унгрийцу следовать за ним, а скаром на лестнице - пропустить.
– Со мной.

Недружелюбные стражи остались мрачными и холодными. Им то что?

– И многих одолел?
– выпытывал канцлер подробности. Чем больше узнаешь, тем больше внесешь в записи, и тем больше материала для размышлений. Как ни покажется странным, именно Поллак давал повод для множества догадок и предположений, одновременно являясь самым закрытым из новиков.

– Разный народ.

– А мне посчастливилось сойтись с королем Моффетом. Славный противник, - поделился впечатлениями об игре канцлер, к великой досаде Колина, не успел.

– Что на этот раз натворил сей милый юноша?

Камер-юнгфер выглядела как и всегда - восхитительно. Осознавала это, принимала должным и лишь немного досадовала, почему восхищение не выражается открыто. Но скарам отпускать комплементы не позволительно. Солдафонскую прямоту переварят далеко не всякие утонченные натуры. Латгард стар и способен видеть лишь изнанку человеческое ,,Я. Зачем выглядеть в его глазах большей бляд*ю, чем требуют обстоятельства. Что позабавило камер-юнгфер, взгляд унгрийца. Явно не восхищение. Так смотрят на породистую кобылу. Дай волю похлопает, потрогает, заглянет во все потаенные места. Она бы позволила. Уже одного этого достаточно предрешить судьбу четвертого молчаливого участника мимолетной встречи на лестнице. Серж аф Фосс не оправдал возложенных на него надежд. Страдал постыдным чувством всепоглощающей влюбленности и возвышенного обожания. Путанным и невнятным чувствам Лисэль предпочитала чего попроще - хороший хер.

– Саин Поллак вызвался составить компанию в шахматы, - вежлив Латгард. От всякой встречи с камер-юнгфер его тянуло залезть в ушат отмываться.

– Питаю иллюзии шахматы не единственное ваше умение, - её очередь разглядывать свое будущее развлечение. Такого ни у кого не будет!

– К вашим услугам, эсм, - заранее согласен Колин на притязания единоличницы.

– Они мне понадобятся. Скоро.

– Когда угодно, эсм, - обещает унгриец и обещанию можно верить.

Мужское крыло Серебряного дворца в плачевном состоянии и нуждается в скорейшем ремонте. Обивка вылиняла и пришла в негодность. На углах подрана, в стыки проглядывает штукатурка. Пол скрипуч, что сосновый бор в непогоду. Заметно, некоторые двери рассохлись, провисли и при открытии шаркали углом по полу, рисуя полукружье и четвертинки круга. Многие бюсты явно занимали чужие постаменты. Вокруг некоторых картин яркий не выцветший ободок на обивке. Значит, меняли и картины. Не все, но большинство.