У него была прекрасная подача. В годы его расцвета к нам приезжали теннисисты Венгрии, Польши, Югославии и в один голос заявляли, что у Белиц-Геймана лучшая подача в Европе. Здорово он играет у сетки, ничего не скажешь! Прекрасно играл с воздуха, бил смэш по отскочившему мячу (так у нас сейчас не бьет никто, включая чемпионов). Словом, это был прекрасный теннисист, грозный соперник.

Мне везло. Играл я с Белиц-Гейманом удачно. Наши матчи проходили то в быстром, ураганном темпе, то в замедленном. Однажды мой тренер, Владимир Николаевич Спиридонов, обратил внимание на положение Белиц-Геймана при подаче. Он подавал таким образом, что в момент удара на какое-то мгновение терял противника из виду. Вот в эти считанные доли секунды по совету тренера я уходил в коридор с площадки и сильным ударом справа бил мимо стремительно мчавшегося к сетке противника и почти всегда выигрывал очко.

Помню, в одном матче на первенство Москвы мой соперник действовал очень медленно. Я же решил изменить свою тактику «замедленных действий». Играл и ходил по площадке (поверьте, это было нелегко) еще медленнее своего соперника, собирал мячи, делал паузы, заставляя его мучительно ждать, когда же будет продолжена встреча. Но чаще всего я предлагал Белиц-Гейману очень быстрый темп, владел инициативой и непрерывно атаковал, не давая блестящему «сеточнику» первым занять позицию впереди. Ну а так как в его игре, как и у каждого из нас, есть свои недостатки, в частности слабый удар слева, я добивался успеха.

Но вот финал первенства страны 1945 года. Начинается игра. Не понимаю, что происходит со мной. Ничего сделать не могу. В таком ураганном темпе, который предложил мой соперник, мы еще никогда не играли. Белиц-Гейман полностью хозяин площадки: он играет у сетки, его мощные смэши, удары с воздуха, с лета приносят ему важные очки. Белиц-Гейман впереди. Я понимаю, что не смогу выиграть матч, если не заставлю противника отступить от сетки, если не завладею инициативой. После перерыва в четвертой партии (Белиц-Гейман выиграл две) борьба была на редкость упорной. С любого мяча я шел вперед. Задача одна – заставить соперника отступить, отойти от сетки. Шел, как мы говорили, на абордаж и… Белиц-Гейман дрогнул, отступил. Этого было достаточно. Обстановка на площадке изменилась, теперь уже я был хозяином положения и в тяжелой борьбе довел матч до победы в пятой, решающей партии.

Я всегда очень удачно играл против «Динамо», в командных, да и в личных соревнованиях, выигрывал у Новикова, Белиц-Геймана, Корбута и других на Центральном корте «Динамо». Динамовцы, в конце концов, «рассердились» и «закопали» несчастливое для них место – корт с трибунами на четыре тысячи мест. Теперь его нет. Конечно, это шутка, но корт, принесший мне столько радости и побед, был мне особенно дорог.

Одного теннисиста, не скрою, я боялся всегда и к встрече с ним готовился особенно тщательно – отдыхал, набирался сил. Теннис – атлетическая игра, и матч продолжается иногда три, четыре, пять часов. Спортсменам приходится непрерывно перемещаться на площадке, все время находиться в движении, производить из самых различных положений удары по мячу, быстро решать различные тактические задачи, возникающие в ходе борьбы. Матчи же с Негребецким всегда были упорными, на редкость нервными, и хотя победа чаще была на моей стороне, три самых главных, самых важных матча закончились победой выдающегося мастера, каким являлся Эдуард Негребецкий.

Это был Геркулес. Стройный, красивый, обаятельный, темпераментный. Смелой манерой игры, мощными разнообразными ударами он завоевал сердца поклонников тенниса во всех городах нашей страны. Это был любимец публики. Даже когда выдержка изменяла ему и он «сердился» на площадке, – а «сердиться», смею вас уверить, он умел, – то и тогда смотреть на него было одно удовольствие. У него была мощнейшая первая подача. Самобытный, беспощадный удар справа, и когда он получался, когда Негребецкий был в ударе, жалко было его противников. Он буквально уничтожал их. Против Негребецкого не устоял даже сам чемпион мира Анри Коше, правда, всего в одной партии. Негребецкий играл красиво, в остро атакующем стиле. Атака была его стихией, а у сетки с воздуха, с лета он играл превосходно. В матчах с Негребецким мне приходилось решать непростую задачу – завладеть инициативой, вести игру, не дать сопернику развернуться, потому что более мощного теннисиста, чем он, трудно себе представить, надо было подавить его, не дать возможности перейти в наступление. Но если он атаковал…

Помню, в матче на Кубок Советского Союза наш поединок в очень жаркую, 40-градусную, погоду в Киеве продолжался свыше четырех часов. В течение одиннадцати игр я только… собирал мячи. Ничего не мог сделать. Его сильнейшие удары достигали цели. Преимущество его было подавляющим. Любой ценой я пытался изменить ход борьбы на площадке, овладеть инициативой – ничего не получалось. Но мы, теннисисты, знали, что Негребецкий помимо высокого мастерства обладал еще и не очень уравновешенным характером. Нервы в любую минуту могли его подвести… И я продолжал борьбу, надеясь на лучшее.

В пятой, решающей, партии, я все же вырвал победу, но какой ценой! Это единственный случай, когда в ходе матча я был в полном смысле слова в нокдауне – на какое-то мгновение потерял сознание и опустился на колени.

Зрители любили наши встречи. Мы «обстреливали «друг друга, так сказать, из орудий главного калибра. Любители шли на матч, считая, что будет «либо блеск, либо треск». Один раз я по совету своих учителей применил любопытную тактику, которая принесла мне успех. Это было в 1950 году, когда я выиграл зимний чемпионат. Игра, как обычно, была мощной, темпераментной. Каждый из нас хотел как можно скорее выиграть очко – за счет мощной подачи или «сильного удара справа. Мы стремились опередить друг друга у сетки. Каждый из нас старался навязать сопернику свою волю. В теннисе принято всегда играть под менее активный, слабый удар. У каждого соперника есть свое уязвимое место. У Негребецкого таким слабым местом считался удар слева, удар неатакующий, защитный, отыгрывающий, резаный. И Негребецкий ждал, что при первой возможности я буду направлять мячи именно под левую руку. Я же сделал все наоборот: при подаче посылал мяч под его сильнейший правый удар, атаку начинал, направляя мяч по диагонали, «под право». Это было неожиданно, и ленинградец часто не принимал моих подач, позволяя набирать мне важные очки. Когда же он удачно отбивал подачи ударом справа, он невольно при этом отходил в правый угол корта, оставляя оголенной большую его часть. Этого было достаточно, чтобы я мгновенно направлял следующий мяч в левый угол площадки. Негребецкому приходилось перемещаться вдоль задней линии, чтобы успеть отыграть мяч ударом слева. Это доставляло немало беспокойства моему сопернику, всегда стремящемуся прикрыть свой левый угол, чтобы оттуда бить своим излюбленным мощнейшим ударом вправо.

Негребецкий был прекрасным парным игроком. Имея такую грозную подачу, «убивая» с воздуха все мячи противника, он был неразрешимой загадкой для соперников. После гибели Зденека Зигмунда в течение трех лет я был партнером Негребецкого. За три года выступлений мы выиграли три чемпионата страны, и наш дуэт не знал поражений.

Я любил Негребецкого, был поклонником его таланта, восхищался его спортивным долголетием. Однажды мы встретились с ним зимой на кортах «Динамо» в Москве в финале смешанного соревнования. Он играл с Налимовой Т., я – с Клочковой 3. Начало нашего матча задержалось, финал проходил поздно, и все знали, и мои противники в том числе, что вечером во МХАТе спектакль «Последние дни» Булгакова, где я был занят и должен быть в театре не позже двадцати минут десятого, но у нас развернулась такая борьба, что выиграть не могли ни мы, ни они. Я стал нервничать: надо было ехать в театр. В решающей партии при счете 6:6 я сказал своей партнерше: «Если мы сейчас не выиграем, я проигрываю». Выиграть мы не сумели, я нарочно проиграл две игры, доставив огромное огорчение Зинаиде Георгиевне Клочковой – моей партнерше, великолепно игравшей «микст». Она одна из первых научилась, и хорошо научилась, играть у сетки (в то время сделать это было не так просто). Она успешно выступала в парных играх, ей было присвоено высокое звание заслуженного мастера спорта. Я «подвел» Клочкову, но в театр успел, отделавшись легким испугом, – на следующий день был вывешен приказ: мне объявили замечание за то, что я опоздал на несколько минут.