Приказываю: вывести кмс Озерова H.H. из состава сборной команды СССР по теннису, предупредив, что, если он не добьется в ближайшее время значительного подъема своего спортивного мастерства, к нему будут приняты более серьезные меры воздействия».

Это вы читаете фрагменты из приказа председателя Спорткомитета от 1 августа 1953 года за номером 324. Так заканчивается моя теннисная карьера. Мне всего 31 год. Это самая моя большая обида. Если хотите – «камень за пазухой». Нет, конечно, никакого камня нет, но это самое грустное воспоминание о моей теннисной карьере.

У меня умирал отец, по ночам ему было плохо, нас вызывали в больницу. К тому же брат мой, молодой кинорежиссер, снимал фильм «Арена смелых», и я не мог оставить маму одну.

А в это время приехали венгерские теннисисты. Нет, матчей у нас не было, были совместные тренировки, которые заканчивались по воскресеньям товарищескими играми. Собственно, матч – не матч, тренировки – не тренировки, а жить надо на сборе обязательно, в гостинице ЦДКА, на площади Коммуны. Все было построено на недоверии, а вдруг уйдет, нарушит режим, натворит что-нибудь.

Я жил от ЦДКА очень близко и решил для себя, что ночевать буду дома – оставить маму не мог. Я человек настроения, и настроение в моих спортивных результатах имело немаловажное значение. А тут все было плохо, и к тому же неудачно сыграл товарищеские игры. Руководство было недовольно, меня пытались заставить ночевать на сборе, но я был непреклонен. Вызвали к зам. министра Верескову, который в хамском тоне сказал, что, если понадобится, они воспитают сто Озеровых. Я, конечно, ответил, ответить я умел… На этот раз авторитет чемпиона был достаточно высок, и меня оставили на сборе.

А в заключительный день сбора, когда я пришел на тренировку, мой товарищ Михаил Новик сообщил: «Коля, тебя сегодня вызывают на тренерский совет, собираются выгонять со сбора в назидание потомкам». Но тренер объяснил, что на тренерский совет вызывают для того, чтобы лучше подготовить меня к последней встрече. В этот же день во время легкоатлетического забега на 800 метров я порвал себе мышцу и понял, что это надолго и ни на какой тренерский совет уже не пойду.

На следующий день начальник отдела тенниса Виктор Владимирович Коллегорский позвонил по телефону и спросил:

– Коля, почему ты не был на тренерском совете?

– Вы что, хотите выгнать меня со сбора?

– Нет, по советским законам мы не имеем права отчислить тебя со сбора, не пригласив на тренерский совет и не выслушав.

– А я, по советским законам, на бюллетене и приду, когда поправлюсь.

– Мы за тобой машину пришлем. – Машину за мной надо было присылать раньше.

Непрерывно раздавались один за другим телефонные звонки: от председателя Спорткомитета, его заместителей. Различные начальники хотели вызвать меня, чтобы поставить точку в отношениях со строптивым теннисистом Озеровым. Я пошел на встречу только с Романовым – председателем Спорткомитета. Разговор был короткий: ты зазнался, не тренируешься, занимаешься театром, радио, телевидением, разбрасываешься. Словом, вспомнил председатель все мои грехи: «Напрасно мы присвоили тебе звание заслуженного мастера спорта. Решение будет такое – выведем тебя из состава сборной СССР, снимем со стипендии. А когда исполнится тебе 50 лет, тогда и будешь артистом. А на сегодняшний день ты нужен стране как теннисист».

Тренироваться я стал, но очень осторожно, порванная мышца давала о себе знать.

В один прекрасный день меня неожиданно вызвали в Спорткомитет. На заседании Коллегии было человек 60. Не буду пересказывать, что там было. Было и смешное, и серьезное. Я только опередил всех начальников и сказал заученную фразу, что сделал для себя выводы и постараюсь в ближайшее время вновь вступить в строй сильнейших теннисистов страны.

Никто не ожидал такого быстрого покаяния, и после довольно-таки легкой критики было принято решение вывести меня из состава сборной команды СССР, снять со стипендии, ну и все такое.

До чемпионата страны по теннису оставался месяц. Папе стало немного лучше. Я начал готовиться под руководством Горохова, знаменитого в футбольных кругах тренера калининского «Спартака» и «Торпедо».

И вот за неделю до первенства страны в Киеве я послал телеграмму в Тбилиси своему другу Гиви Кокая: «Жду в 4 часа с ракеткой на корте». Прилетаю в Тбилиси, прихожу на корты – никого нет, лишь один Кокая расхаживает по площадке:

– Что такое, в чем дело?

– Гиви, я сыграю с тобой три матча, а ты скажешь, смогу ли я играть на первенстве страны или нет, судья нам не нужен.

Первый матч я проиграл, второй выиграл тяжело, третий – легко. Кокая благословил меня, сказав, что все будет в порядке.

И вот я в Киеве. Полная паника в руководстве чемпионата. Что делать с Озеровым, допускать или не допускать? Звонят в Москву. Из Москвы следует распоряжение: допустить, но как только проиграет, всю критику, какая будет в приказе председателя, обрушить на Озерова в газете «Советский спорт».

Не успел я сыграть ни одного матча, как автор статей В. Коллегорский уже писал в «Советском спорте»: «Эксчемпион страны не в форме, выступает ниже своих возможностей». Я подхожу к нему и спрашиваю: «Что же ты пишешь, я ведь не сыграл еще ни одного матча?» Начальник отдела тенниса отвечает: «Все равно видно, что ты играешь плохо».