Что касается гражданско-правовой категории воли, то наиболее полно в отечественной цивилистике данная категория изучена в учении о гражданско-правовых сделках [115] , а основной вопрос, являющийся предметом научных исследований в данном направлении, – значение воли для действительности сделки.

Как отмечал Ю.С. Гамбаров, «воля как психический феномен внутренней жизни человека не имеет для права никакого значения. Она вступает в его область как действие, обнаруживающееся вовне и распознаваемое в форме волеизъявления» [116] .

В этой связи применительно к сделкам различают волю и ее внешнее выражение, называемое волеизъявлением. Волю называют субъективным моментом, а волеизъявление – объективным. Различие этих моментов приобретает особое значение в случаях противоречия между подлинным содержанием данной воли и его внешним выражением – волеизъявлением [117] .

Согласно устоявшемуся в доктрине мнению сделка представляет собой единство воли и волеизъявления субъектов сделки [118] , отмечается, что «в таких элементах сделки, как воля и волеизъявление, содержится сущность сделки, и отсутствие любого из этих элементов означает отсутствие сделки» [119] . Как следствие, для действительности сделки воля и волеизъявление должны соответствовать друг другу. Отсутствие такого соответствия порочит сделку и может привести к ее недействительности.

Однако в учении о сделках отсутствует единство мнений по поводу того, чему отдавать предпочтение: внутренней воле субъекта или ее внешнему проявлению – волеизъявлению при их несоответствии, а «борьба между словом и волей стороны проходит через всю классическую юриспруденцию» [120] . Так, ряд ученых отдает предпочтение воле, полагая необходимым ее истинное установление [121] , другие – волеизъявлению, поскольку только в нем и может быть выражена вовне внутренняя воля [122] , существует и позиция о равнозначности воли и волеизъявления [123] .

В рамках настоящей работы мы не исследуем далее вопросы соотношения воли и волеизъявления применительно к сделкам, взяв за основу только подход, выработанный в учении о сделках к воле как субъективному моменту, а к волеизъявлению – объективному, проявляющемуся вовне.

Проецируя данное суждение на рассматриваемую проблематику, в центре которой стоит недвижимая вещь, можно сделать следующие выводы. Несмотря на то, что действия конкретного индивида обусловлены, в первую очередь, его волей – поступить именно так, а не иначе, судить об этом волевом моменте, обусловившем именно такие действия, мы можем исключительно по конечному результату, к которому привело претворение волевого начала в жизнь (появление недвижимой вещи либо ее изменение). Если такой результат отсутствует, говорить о том, что воля субъекта проявилась вовне, не представляется возможным. По сути, в данной ситуации не произошло объективизации воли, она так и осталась на уровне «желания (пожелания, хотения)» свершения чего-либо. Соответственно, и оценивать такую волю, мысли индивида с правовой точки зрения невозможно в принципе [124] . Как следствие, законодатель придает воле второстепенное значение, главное – результат воплощения такой воли в виде вновь созданного объекта недвижимости либо существовавшего ранее, но измененного, поскольку, исходя из норм действующего законодательства (ст.222 ГК РФ, ст.29 ЖК РФ), именно результату дается правовая оценка.

В этой связи очевидно, что на сегодняшний день значение воли и волеизъявления в гражданском праве нельзя рассматривать лишь в контексте гражданско-правовых сделок. Как пишет Л.В. Щенникова, «…волевое начало именно в гражданско-правовых отношениях на сегодняшний день как раз является моментом важным, можно сказать, знаковым. <…> Неслучайно знаменем гражданского законодательства современного периода является принцип автономии воли, сформулированный в ст.2 ГК РФ» [125] .

Тем не менее, ГК РФ не содержит определения воли, не раскрывает содержание принципа автономии воли сторон, однако из содержания гражданско-правовых норм можно сделать вывод о том, что «имеется в виду независимость, самостоятельный характер действий субъектов гражданского права. В гражданско-правовых отношениях равенства и диспозитивного регулирования самовольность есть позитив, на развитие которого в своем единстве настраивают правовые нормы» [126] . И в этом контексте «самовольные действия», по сути, означают лишь самостоятельные независимые действия субъектов, что не может быть расценено иначе как положительно.

Так, прилагательное «самостоятельный» определяется в Толковом словаре русского языка С.И. Ожегова как: 1) существующий отдельного от других, независимый; 2) решительный, обладающий собственной инициативой; 3) совершаемый собственными силами, без посторонних влияний, без чужой помощи [127] .

Таким образом, все процитированные определения подчеркивают независимость, инициативность, по-другому – самостоятельность действий субъекта, что, на первый взгляд, подтверждает полученный выше вывод о самовольных действиях как позитивном явлении с точки зрения гражданского права.

Но на самом деле и в законодательстве, и на практике в этот термин вкладывается другое – негативное значение. Несмотря на приоритет волевого начала в современном гражданском праве, само понятие «самовольных действий» приобрело в гражданском законодательстве совершенно иное значение.

Так, в ГК РФ данное понятие встречается исключительно в контексте «самовольная постройка» в ст.222 ГК РФ, а также в ст.263 указанного Кодекса, отсылающей к поименованной статье ГК РФ.

Не анализируя в данном параграфе признаки самовольной постройки и не останавливаясь подробно на правовой природе самовольной постройки, приведем получившие обоснование в доктрине позиции о том, что самовольная постройка является гражданским правонарушением [128] либо особым объектом, созданным с нарушением закона [129] . Стоит отметить, что законодатель говорит именно о самовольной постройке как специфическом объекте, в то время как «самовольными» в этом ключе являются действия субъекта по строительству (созданию) такого объекта.