Рыба упорно шла в верховья родной речки, где она когда-то родилась, чтобы здесь дать жизнь своему потомству.

Тяга к родине, размышлял Капланов, владеет не только человеком. И птица стремится улететь на гнездовья в родные края, и рыба уйти в ту струю, которая ее взлелеяла с первых дней жизни…

Однако самым любопытным было, пожалуй, наблюдать нерест. Рыба всегда шла парами. Сима-самка расчищала своим телом углубление в гальке, прижималась ко дну брюхом и выдавливала из себя икру. За самкой вслед поспешно двигался самец, выпуская на икру свои молоки. Так они совершали несколько заходов на одно и то же место, пока у самки не заканчивалась икра. Ударами хвоста рыбы закрывали икру галькой.

Часть икры при этом терялась в песке, часть сносилась течением, где ее пытались поймать караулившие рыбы-хищники. Они обычно собирались ниже нерестилищ, которые хорошо просматривались через прозрачную воду. Самцы симы бросались к хищникам, стараясь их отогнать.

Иногда на мелких местах ключа слышался всплеск воды — это рыбы взбивали гальку.

Особенно много было сейчас в ключе гольца, который шел в самые верховья. По случаю нереста он вырядился в брачный наряд: у него выделялась белая оторочка на плавниках и густые красные крапинки по темному фону спины и боков. А поздней осенью голец, закончив нерест, должен был скатиться обратно по реке, но уже поблекший, до крайности истощенный, с несообразно большой головой и узким телом.

Симу же по окончании нереста сносило вниз течением, всю израненную, измочаленную, едва живую, пока, наконец, она не погибала.

Сима, как и другие лососевые, уходя из моря, которое ей служит пастбищем, перестает питаться. Совершив единственный раз таинство деторождения, она погибает.

Капланов часто задумывался над этими строго рассчитанными многообразными процессами жизни. Книга природы, которую он ежедневно, ежечасно читал в тайге, окончательно захватила его. Но вместе с тем, он не мог разрешить себе роскошь заниматься здесь всем понемногу, тратить время на все, что только встречалось. Будучи настоящим ученым, он целеустремленно и терпеливо собирал необходимый ему материал, шаг за шагом приближаясь к раскрытию неизвестных еще науке сторон жизни тех животных, которые были взяты для изучения.

А вот с тигром получалось иначе. Ради изучения этого редкого зверя он готов был, не раздумывая, отказаться от многого.

Ведь тигром почти никто не занимался. В книгах и журналах писали разные небылицы: о его кровожадности, о нападениях на людей, о тиграх-людоедах, упорно бродящих вокруг таежных поселков. Но строго научных наблюдений за тигром в природных условиях Дальнего Востока почти не было. Сложность работы Капланов вполне понимал. О возможной опасности не задумывался. Наоборот, романтика исследований лишь привлекала. К тому же необходимость изучения тигра была очевидной. Тигра надо было сохранить. Только строгие научные выкладки, обоснованные фактами, могли приостановить истребление редкого зверя.

— Надо его спасать. Надо спасать… — озабоченно говорил он вслух сам себе.

Отдыхом после работы ему служили наблюдения над нерестом рыбы, над лётом птиц, которые уже потянулись к югу, и еще над многим, что было интересно, но не входило в программу его исследований.

Любил он порыбачить. Вечерами хорошо было вслушиваться в перепевы воды. Ключ на перекатах, слегка вскипая, тихо журчал, от водопада доносился глухой шум, а под скалами на быстром течении слышались звонкие всплески волн.

Не смущаясь присутствием человека, сидящего на берегу, в ключе часто играли две молодые выдры. Порой в игре принимала участие их мать. Выдры были очень доверчивы, они подплывали совсем близко.

Как-то ему удалось их сфотографировать. Старая самка при этом забеспокоилась и издала тревожный свист. Однако молодые выдры насторожились только на миг, а затем снова продолжали свою возню в воде.

Часто встречались медведи. Кедрового ореха в этом году было мало, и они, бродя по чаще, питались всем понемногу. Как-то Капланов увидел медведицу с двумя медвежатами. Один медвежонок полез на дерево, другой убежал, а медведица, выжидая, залегла недалеко в чаще. Когда человек стал приближаться, она сердито выбежала навстречу, но в пяти метрах от него, словно опомнившись, повернула обратно.

Не желая ее раздражать, он прошел стороной.

На дубах и черемухе всюду виднелись свежие «медвежьи гнезда». Медведи, забираясь на дерево, лакомились желудями и ягодами, а сломанные при этом ветки обычно совали под себя.

В тайге созревали актинидия, лимонник, амурский виноград, жимолость, красная смородина. Поспевали орехи у лещины. Тайга сейчас была огромным чудесным садом.

Край этот таил неоценимые природные богатства, но был еще мало изучен. Его природа — редкая сокровищница, которую, пока не было здесь заповедника, безжалостно расхищали: как попало вырубали и нередко поджигали леса, варварски истребляли животных.

Тайга оскудевала, как только в ней нарушались естественные условия обитания зверей. Исчезали соболь, колонок, белка, выдра, уходили куда-то изюбры и лоси. Если выгорали или вырубались кедрачи — пропадали кабаны, которые кормились орехами. Но без кабана плохо возобновлялся кедр: некому было рыхлить подстилку, и семена не могли проникнуть в почву.

Мало стало кабанов — ушел из этих мест тигр. Тогда появились в тайге волки. А, казалось бы, какая может быть связь между уничтожением кедра и приходом сюда волков? Однако стоило нарушить одну часть природы — это неизбежно изменяло все остальное.