– Слыхали? – стараясь перекричать всех, ввинчивался в тесное и плотное от разноголосицы пространство голос Майкина. – Слыхали, что у нас теперь новый командующий фронтом? Не слыхали? Да как же так? Ездит по передовой, все вынюхивает, всех распекает, кого под трибунал, кого сразу к стенке. Тыловиков терпеть не может даже на нюх. Зверь-мужик!

– Да не тяни душу, Борька, – повысил голос Капутанников. – Чего тянешь кота за хвост? Говори, кто.

– Генерал армии Жуков, вот кто! – выпалил, вдоволь насладившись нетерпением коллег, Майкин.

– Так он же вроде бы Резервным фронтом командует? Вместо Буденного…

– Нет уже Резервного. Есть один Западный.

– А генерала Конева куда же? – удивился Капутанников.

– Говорят, под трибунал. Приехала комиссия во главе с Молотовым и Мехлисом, наводит здесь шороху. Конев, поговаривают, будто бы специально все силы фронта стянул в центре, позволил немцам окружить их западнее Вязьмы. Сами понимаете, чем это грозит Москве. Жукова товарищ Сталин специально вызвал из Ленинграда. Говорят, Жуков отдал под трибунал почти все командование Ленинградского фронта, которое решило город сдать немцам, корабли взорвать и перегородить ими Неву, чтобы она затопила Ленинград. Еще говорят, что он привез своих и поставил их командовать, что Ворошилова товарищ Сталин вызвал в Москву и назначил директором продмага. – Майкин сунул в рот щепоть капусты, обвел всех плутоватыми глазами, произнес, понизив голос: – Только это между нами. Сам случайно узнал от одного штабного. Он, кстати, сказал, что Жуков велел сформировать отдельные роты из тыловиков, в том числе из штабных, и бросить их навстречу немцам: не умеете командовать, идите сами и воюйте. Так-то вот, коллеги.

– Болтовня, – отрезал Капутанников, у которого с юмором было весьма туговато. – Жуков, как всем известно, был начальником Генштаба, он не может отдать такой приказ, потому что знает: хорошего штабного офицера можно сделать не менее чем за пять лет практической работы, а без штабов воевать нельзя. Кстати, я слышал, что Ворошилов приехал вместе с Молотовым в качестве члена комиссии гэкао. И никаким универмагом не руководил.

– За что купил, за то и продаю, – не смутился Майкин, вылавливая в банке перочинным ножом ломтик селедки.

Алексей Петрович решил разрядить обстановку:

– Мифология – это как раз то, на чем держится популярность или, наоборот, непопулярность военачальника. Она всегда склонна к преувеличению одного и принижению другого. Так что не стоит удивляться, если завтра станут говорить, что Жуков самолично водит в атаку полки или даже батальоны. Хотя, насколько мне известно, он не из тех, кто склонен на такие поступки ради популярности или достижения местного успеха.

И все согласились с Задоновым.

Сыто отдуваясь, выбрались из машины покурить. Капутанников как-то незаметно оттер Алексея Петровича от остальных, и они теперь стояли в стороне и смотрели, как саперы, кряхтя и матерясь, укладывают бревна под настил моста.

– Скоро закончат, – произнес Капутанников таким тоном, будто именно от него зависят ремонтные работы. И тут же, без всякого перехода, спросил: – А вы, Алексей Петрович, не встречались с новым командующим фронтом?

– С Жуковым? Нет, не доводилось.

– А с Тимошенко?

– Два раза.

– А с Павловым?

– С Павловым тоже не довелось.

– А я с Жуковым встречался в Кишиневе. Еще в сороковом. Он там командовал армией вторжения, которая вытеснила из Бесарабии и Северной Буковины румынские войска. А с Павловым встречался в Борисове. В июле сорок первого. Очень, знаете ли, неблагоприятное впечатление произвел он на меня.

– Почему же?

– Неврастеник, знаете ли. Командующий фронтом должен быть не таким. Вот Конев – совсем другое дело! У него чувствуется хватка настоящего полководца. – И сообщил, понизив голос: – Только ему не дают развернуться.

– Если другое дело, тогда почему вместо него поставили Жукова? – спросил Алексей Петрович, проигнорировав последнюю фразу, которая показалась ему если не провокационной, то весьма неосторожной.

Капутанников пожал плечами, произнес со значением:

– Сверху виднее.

Алексей Петрович давно уже заметил, что люди, попав на фронт, становятся раскованнее, откровеннее и даже легкомысленнее в своих суждениях. Ни Майкин, ни Капутанников, случись их встреча где-нибудь вдали от фронта, не позволили бы себе так вольно судить о большом начальстве, тем более пересказывать нелепые слухи. А тут, где смерть подстерегает человека на каждом шагу, страх перед властью будто бы притупляется, развязывая языки даже самых робких. Но где гарантия, что кто-то из них – тот же Капутанников – не пойдет в особый отдел и не перескажет разговор, сопроводив его своими домыслами? Такой гарантии нет, и не ему, Задонову, пережившему смерть брата, пытать свою судьбу.

А еще Алексея Петровича во все время этого разговора не покидало ощущение, что Капутанников не зря увел его в сторону от остальных, что ему что-то нужно. К тому же подмывало спросить, чем закончилось дело о заговорщиках, выявленных тогда еще Капустанниковым на курсах «Выстрел». Однако повода не находилось, и он спросил о другом:

– Как ваш роман о сапожниках?

– Так и не написал, – оживился Капутанников. – После курсов меня послали в командировку на Север, вернулся из командировки, призвали в армию, отправили в Одесский военный округ.