Он чувствовал себя бешеным зверем, загнанным в угол, и позволил это свое внутреннее состояние ощутить другим людям.

Подлетел к Разецкому и хорошенько приложил его головой об стену, и только потом, обхватил рукой его горло, сжал настолько сильно, насколько мог. Ему плевать было, как это выглядит со стороны, и что могут подумать другие, что могут вызвать ментов, и ему придется отвлекаться еще и на них.

Он сжимал горло своего врага, человека, который предал его жену и, возможно, убил ее. Смотрел ему в глаза и ждал, пока эта тварь захлебнется в предсмертном хрипе.

– Это не я, клянусь!
– лицо Разецкого все залилось краснотой, вены проступили под кожей, и он задыхался, пытался отцепить Костину руку, но силы были неравны.
– Я последний, кто желал ей смерти!

– Ты подставил ее под удар, предал!

– Я не хотел ее смерти, я был зол на нее!
– прохрипел Разецкий.

И Костя почему-то ему поверил. Увидел глубоко в глазах то, что тот столько лет прятал ото всех. Этот рассерженный и злой взгляд, полный отчаянной боли, вперемешку с верой и обидой, были ему прекрасно знакомы. Сам видел его по утрам в своем отражении в зеркале, наблюдал в

глазах собственного ребенка.

– Это был не я, но я помогу ее найти!

– Откуда ты знаешь, кто это был?
– снова сжал горло посильней.
– Говори, мразь, или я тебя собственными руками придушу и закопаю так, что никто не найдет!

– Убери руки, я расскажу!

Костя отпустил его, отошел на два шага, чтобы искушения не было, и кивнул охране. Парни без слов поняли и встали так, чтобы могли его оттащить, если Костя сорвется и довершит начатое.

Андрей Разецкий съехал по стенке, ноги его подвели и не держали, он делал жадные глубокие вдохи, но при этом не отрывал от Кости своего взгляда. Буквально пожирал глазами, что-то пытался рассмотреть, словно хотел ему всю душу просканировать, непонятно только, что он там

хотел найти?!

– Значит, не ты? А кто тогда?

– Я пока не знаю, кто! Но помогу выяснить.

– Да?
– Костя заметил абсурдность этого предложения или даже всей этой ситуации.
– И каким образом? Я не буду подставляться ради тебя перед Савой или перед компанией «людей», которых ты так мастерски вздрючил.

– Я об этом и не просил.

– Ты, типа «добрый самаритянин»?
– иронично спросил, оглянулся вокруг и заметил, как на них поглядывает с поста, дежурившая медсестра.
– Давай-ка выйдем на лестницу и подробно обсудим все твои «добрые» намерения, - посмотрел на парней.
– Кто сейчас в палате?

– Маргарита недавно сменила Нелю, - хмуро бросил Игорь, с опаской глядя на Костю.

– Не буду я его убивать, расслабься, - заметил непринужденно.
– Но Рите, или кому-то еще, лучше ничего не говорить, лады?

– Понял, сделаю.

– И остальным скажи, чтобы помалкивали. Приедет Артем или Сава, им можешь сказать, если сам не успею.

Парни кивнули и вернулись на свой пост возле дверей палаты. Чудо, что Рита еще не выскочила в коридор с криками и причитаниями,- она это дело любит.

Разецкий, держась за стенку, встал и на нетвердых ногах пошел к выходу на лестницу, откуда появился сам Костя. Он бы и сам сейчас на стенку облокотился, потому что адреналин кончился, и его самого начало пошатывать и темнеть перед глазами, сердце уже не стучало как бешеное, а давило камнем за грудиной. Просто он зверски устал. Устал от ожидания, от сочувствующих взглядов своих

подчиненных, некоторых друзей. Устал от постоянного напряжения. Устал от неизвестности. Ту бабу так и не нашли, хотя Костя и подозревал, кто это мог быть, но пока в упор не понимал ее мотивов, стал копать, запряг людей. Но это не делается быстро за день или два. Нужно еще время. И он снова

вынужден ждать и ничего, по сути, не делать. И сегодняшний звонок его чуть не убил. Говорил Илье, что нужно быть готовым ко всему, только этот «звонок» наглядно показал, что он сам не готов к плохим новостям. Не готов! Пока смирился с обстоятельствами, сидит и покорно ждет ЕЕ, но

расставаться навсегда... От одной мысли об этом ему хотелось пойти и сделать что-то ужасное.

Они вдвоём вышли на лестницу и прямо там сели на бетонную ступеньку. Оба молчали какое-то время, собирались с духом, что ли, чтобы заговорить. Но каждый дорожил Маришкой, думал о ее безопасности и благополучии.

– Знаешь, она спасла меня, - вдруг тихо и отрешенно, улыбаясь, заговорил Разецкий.
– Вытащила из дерьма, в которое я по глупости вляпался. Я никогда не спрашивал у нее, почему она так поступила, боялся услышать в ответ что-то про жалость и все такое. Утешал себя мыслью, что будь у нее ко мне только жалость, она бы скорей закрыла меня в психушке, чем вытащила со дна и устроила на работу, а потом дала свое дело, - Костя по голосу слышал, что говорить Андрею нелегко, но он себя заставлял.
– Мы за годы стали друзьями, я так думал. Знал, что у нее есть ребенок, и что старший умер прямо в больнице. Понимал, через какой ад она проходила каждый день, и уважал ее безмерно за выдержку и силу, восхищался ее умом, ее красотой. Но, естественно все эти мысли вслух не озвучивал. Она ведь тебя не любила. Она влюбилась, но полюбить не успела. Ты ее