— Что, Фриц, завидуешь, что в срок не переметнулся на шведскую сторону?! — оглушительно захохотал Лука Степанович. — Так погоди, швед ещё к нам заявится!

— А сколько, должно быть, в таком славном городе славных сударушек! — преважно бросил юноша-прапорщик, осмелившийся подскакать к Чирикову.

— Ах ты, старый амантёр! — Железная длань Луки Степановича отвесила такой мощный шлепок по спине прапора, что тот едва не вылетел из седла.

— Да я что? Я так, к слову! — сконфуженно пробормотал прапорщик под общий смех господ офицеров.

— Ничего, воробышек, не стесняйся! Я ныне же тебе славную кралю подберу! — продолжал насмешничать черноусый ротмистр.

— Лучше вам, прапорщик, нового конька подобрать — не то эта кляча, что под вами, не вынесет дальнего похода! Уже сейчас с одышкой! — как бы нехотя процедил Роман.

— И то верно! — уже деловито поддержал его Чириков. — Глянь, воробышек! Да, никак, у городских ворот конная ярмарка? Вот и выберем тебе там кобылу вместо бабы! Вперёд, господа!

И офицерская кавалькада с шумом помчалась к городским воротам.

На Бальную Раду во Львов съехалось тысячное панство. А где панство — там и непременная конная ярмарками каким разнообразным конным составом блистала она! Поражали своей силой и мощью здоровенные першероны и брандербуржцы, способные тянуть многопудовые пушки и тяжёлые фуры; красовались стройные арабские аргамаки самых разных кровей; табунками носились по кругу выносливые татарские лошадки-степняки, которые легко могли отмахать без отдыха полсотни вёрст, мужицкие коняги-трудяги стояли по соседству с холёными жеребцами для шляхетского выезда; а подобранных по мастям вороных, гнедых и белых в яблоках красавцев для полковых смотров явилось столько, что у наших офицеров от такого конного парада глаза разбежались! Были там и диковины! Целая толпа стояла, к примеру, вокруг полосатого жеребца. Еврей-фактор, продававший лошадь, устал всем объяснять, что порода сия гишпанская, именуемая тарант.

— Поверьте, Панове, этот тарант не уступит татарской лошадке по выносливости, а по резвости даст фору любому «мадьяру», — уверял фактор покупателей.

— Врёшь, собака! — Толстый багроволицый пан, выставив вперёд брюхо, обтянутое золочёным поясом, весело оглядел собравшихся и подмигнул. — И как ещё складно врёшь!

— Ваша воля, ясновельможный пан, не покупайте таранта! Никто и не заставляет пана покупать. Да только, я думаю, у пана в карманах и таких грошей нема! — насмешливо бросил фактор, оглядываясь на настоящего хозяина полосатика, высоченного жолнера с иссечённым жестокими Шрамами лицом. Шпага у жолнера была столь длинной, стальные латы на груди так зловеще поблескивали, что вряд ли кто решился бы с ним сейчас связываться.

Глянув на брюхо толстяка, жолнер бросил с презрением:

— Перестань, Яцек, лаяться с этим дураком! Сразу же видно, что у пана язык такой же длинный, как и рукава на жупане!

Дружки жолнера, толпившиеся за его спиной, разразились хохотом от удачной, на их взгляд, шутки своего главаря.

— Да как ты посмел, молокосос, оскорблять меня, пана Ильховского! Сейчас я покажу тебе, как бьются золотые гусары короля Яна!

Толпа не успела опомниться, как багроволицый пан выхватил из ножен прадедовскую саблю и бросился на жолнера. Однако в гневе пан не разглядел грязной весенней лужицы и грохнулся в неё как раз перед тем холмиком, на котором красовался жолнер. Толпа захохотала.

— А не пощекотать ли мне этого самозваного гусара? — Жолнер потянулся уже было за своей страшной шпагой, когда руку его перехватила тяжёлая длань Луки Степановича.

— Негоже обижать старика! — Чириков говорил на польском с таким акцентом, который сразу выдавал в нём московита.

— Ах ты, проклятый москаль! — Жолнер хотел вырвать шпагу.

Но про ротмистра недаром говорили, что при одном штурме он взошёл на вал с пушкой на своей широкой спине. Лука Степанович с такой силой сдавил руку жолнера, что тот побелел и шпага осталась в ножнах. Дружки бросились было на выручку своему главарю, но, встретив строй русских офицеров, отступили.

— Ты ещё у меня заплатишь, москаль! — прошипел жолнер, громоздясь на своего таранта.

— Валяй, валяй, Хвостатый! — Роман узнал в жолнере одного из ватажников-станиславчиков, которые шлялись по всем дорогам Речи Посполитой и, якобы защищая дело короля Станислава, грабили всех проезжих. — Чай, помнишь, как к нам в прошлом году в полон попал!

Жолнер не стал отвечать Роману, потому как тоже узнал полонившего его офицера. Хорошо ещё, что сдали его тогда в польскую тюрьму, бежать из которой плёвое дело.

— А лошадка-то под паном растаяла как вешний снег! — удивился прапор-воробышек.

Тут и вся толпа заметила, что дивные полосы на боках таранта стали таять и краска, нанесённая смелой кистью деревенского маляра, стала стекать по крупу лошади. В толпе дружно захохотали: «Ай да тарант! У какого цыгана купил ты эту лошадь?»

Жолнер словно уселся на живой мольберт: не только его сапоги, но и платье перемазалось краской. Бессильно погрозив всем плёткой, он ускакал, а толпа накинулась на торгаша-фактора, чтобы вывалять его за обман в грязной луже.