— Эх ты, горе-воробышек! — пожалел юношу Лука Степанович и приказал своему Афоне, возникшему у дверей: — Возьми нашего красавца и уложи в телегу. Овёс-то закупил? Вот на овёс и возложи!

— У меня до пана ротмистра есть тайный разговор! — на пятнадцатой кухоли прошептал запорожец на ухо Чирикову. Но в чём разговор, сказать не успел — так брякнулся головой об стол, что даже лихой оселедец на затылке подпрыгнул.

— Афоня! Погрузи на телегу и этот труп! — приказал ротмистр, всё ещё сохранявший ясную голову.

— Держись, Фриц, мы на тебя поставили! — кричали данцигские купцы, но толстяк майор вдруг вылупил глаза и едва не грохнулся на скамьи. Пришлось купцам оттащить и Фрица на свою широкую фуру.

На двадцатой кухоли пан Ильховский, к разочарованию многих, поставивших на него немалые гроши, погрузил свои седые усы в пиво и, оглядев общество, сознался:

— Старею, Панове! Не та ныне сила у золотого гусара!

Подскочившие подавальщицы подхватили хозяина под руки и повели на покой.

Один Лука Степанович сидел ещё твёрдо и помнил, как осушил двадцать первую кухоль (хотя вкуса пива уже не чувствовал), сам поднялся, сгрёб талеры в широкие карманы кафтана и вдруг зашатался. Какие-то грязные молодцы хотели обнять ротмистра и проводить его на воздух, а заодно и пошарить в его карманах. Но верный Афоня и Роман, как секунданты, оградили победителя. Щёлкнули курки взведённых пистолей, и лихие молодцы брызнули в стороны. Роман и Афоня отвели ротмистра к телеге с овсом и уложили его рядом с уже спавшим прапором-воробышком и запорожцем.

Очнулся Лука Степанович уже за городом от лёгкого вечернего ветерка, приятно обдувавшего лицо.

Афоня мирно погонял лошадей и, обернувшись к ротмистру, участливо осведомился: чай, головушка-то болит?

— А ты угости его пивком, Афоня! — насмешливо заметил Роман, неспешно трусивший верхом рядом с телегой. — Пусть опохмелится из бочки, которую пан Ильховский тебе в телегу поставил.

Лука Степанович глотнул пивка, поднесённого заботливым Афоней. В голове прояснилось, и ротмистр, словно спохватившись, спросил Романа:

— А где же запорожец?

— Здесь я, пан ротмистр! — подъехал к телеге запорожец и, нагнувшись с коня, спросил: — Может, отъедем с паном для тайного разговора?

Лука Степанович отметил, что запорожец словно и не был пьян — так лихо сидел на своём аргамаке.

«А ведь притворялся, что пьян в стельку, шельмец!. Надобно бы поостеречься сего молодца!» — подумал про себя Лука Степанович, но какая-то сила уже вознесла его в седло, и, поотстав от Романа и Афони, ротмистр стал слушать рассказ запорожца.

Стемнело. Растворилась впереди в тревожной темноте вечерней ночи телега с Афоней, но вот выглянул из-за туч месяц и осветил дорогу, белые мазанки какого-то хутора, мельницу-ветряк, со скрипом вращающую свои крылья.

Надобно было бы и поспешать в Жолкву, но ротмистр не торопил коня и словно заколдованный внимал речам запорожца — и верил и не верил.

— Выходит, ты сам слышал тот тайный разговор в Бендерах? — в какой раз переспрашивал Лука Степанович казака.

— Слышал поневоле! Ведь и грек Згура, и посланец Мазепы [12] , монах-чернец, думали, что в шинке никого нет. А я притомился и завалился отдохнуть в тёмном углу на скамью — вот и слышал их речи! — Голос запорожца был слаб и печален.

«Ведь знает, наверное, правило, что доносчику первый кнут, и сам своей волей на дыбу идёт! — мелькнула мысль у Луки Степановича. — Оттого и печален!» И ему захотелось спасти казака от пытки.

— А может, тебе тот тайный разговор и пригрезился от пьяной слабости?

Ежели бы запорожец сказал сейчас «да», прогнал бы Лука Степанович шельмеца в ночь, и делу конец!

Но казак твёрдо стоял на своём:

— Своими ушами слышал я, пан ротмистр. У меня с дороги тогда одни ноги притомились, а не голова! И слышал явственно, как тот чернец молвил толмачу-греку, что хозяин его, гетман Мазепа, просит кланяться королю Станиславу. И ещё добавил: ждёт пан гетман условного часа, чтоб вскочить в седло и вместе со шведами и поляками идти бить москалей!

— А ты не боишься, что запытают тебя? — Лука Степанович не выдержал и спросил запорожца открыто.

Но тот токмо головой покачал:

— Не хочу, чтобы от гетманской измены запылала моя Украина, как хата с сухой соломенной крышей от одного уголька. И поспешать, пан ротмистр, нам треба! Вчера я того Згуру со всем турецким посольством во Львове бачив! Пробираются, думаю, в Данциг, к крулю Станиславу!

— Что?! — Весь хмель разом выветрился из головы Луки Степановича. — Тогда вперёд, в Жолкву! — Ротмистр пришпорил коня и стремя в стремя с запорожцем помчался в царскую ставку.