Шрифт:
Царевич сидел в дальнем покое; перед ним — по гундустанскому обычаю — стояла хукка, а рядом раскрыта была большая шкатулка с бетелем. Светильники горели ярко. Микаил одет был в тёмную домашнюю одежду.
Офонас-Юсуф встал в дверях, отпахнув узорные деревянные створки. Руки сложил ладонями у груди, поклонился. Микаил уже подался к нему, спрашивал:
— Где ты пропадал? — И добавил: — Я тревожился о тебе, не приключилась ли с тобою беда.
— С кем может приключиться беда в городе, столь славно охраняемом? — смиренно сказал Офонас.
— А! Город полон конными стражниками, я знаю... — не договорил царевич Рас-Таннура.
— Я и не думал, что твоим людям удастся так замутить народ!
— На моей стороне мать султана и Махмуд Гаван, но всё же сам правитель колеблется и опасается народного возбуждения...
— Оттого и улицы полны стражниками.
— Но я знаю, — Микаил поморщил лицо, сдвинул брови, — я знаю, Махмуд Гаван уже принял решение. Войско собирается в поход на Виджаянагар!
Офонас стоял, затворив за собою дверь.
— Отчего же ты не садишься? — вдруг спросил царевич с лёгким изумлением, как будто Офонас мог сам по себе сесть, без позволения...
Но Офонас уже воспринял вопрос как позволение и, подойдя к подушкам на ковре, уселся, скрестив ноги.
— Ты голоден, ты хочешь пить? — спрашивал Микаил. И в этой заботливости к низшему было нечто странное... — Мне сказали, что ты вернулся, я велел принести еду и питьё. Вижу, ты голоден...
Микаил замолчал. Офонас опустил голову и разглядывал узор тёмно-зелёного ковра. Он понимал, что Микаил встревожен и не имеет в душе своей уверенности. Принесли на большом подносе кушанья и подслащённую воду. Микаил отпустил поспешно слуг.
— Ешь, пей, — приказал. — Пожалуй, и я заодно с тобой стану насыщаться! — Микаил усмехнулся и первым принялся за еду.
Офонас и вправду проголодался и какое-то время ел молча. Затем отёр засалившиеся пальцы и ладони о плотную ткань шальвар, выпил воды из чашки. Микаил смотрел на него. Странная улыбка трогала губы Микаила, будто царевич сам себе не верил, сам над собой смеялся глумливо...
— Я слышал, люди кричали, что надобно освободить Виджаянагар от власти идолопоклонников. Но когда я расстался с Мубараком, он исповедовал правую веру.
— Я вижу, ты всячески стремишься обелить его и противоречишь мне, моим действиям! Но я могу понять тебя; я знаю, что он делал для тебя одно добро. Однако мне рассказывали о разбойнике Мубараке и помимо тебя. Он отступился от правой веры, чтобы привлечь к себе, в свой стан, в своё войско, множество многое индусов, поклоняющихся идолам. Что ему вера!..
— Но я помню, как он бранил правителя Лалганджа за идолопоклонничество...
— А не говорил он тебе об индийских многих богах? И разве не в подробностях говорил? Отвечай!
— Да... пожалуй... — протянул Офонас. — Но, поверь, господин мой, я и вправду не могу вспомнить его голос, произносивший слова об индийских богах. Мои малые познания о них заполнили часть моей памяти, моего разума, словно бы из воздуха влились, прилетели...
— Что бы там ни было, дело сделано! Войско выступит в поход, Виджаянагар будет разрушен, как был в древности разрушен ромейцами город Картаген [127] !..
Ни Микаил, ни Офонас не сказали покамест ни слова о Дарии. Но ведь и это было в воздухе, как многие слова об индийских богах. Густой, жаркий, пахучий воздух Гундустана заполнен был для Офонаса и Микаила словами, сказанными и не сказанными всё ещё, и высказанными, и всё ещё не облачёнными в голосовое звучание...
127
…был разрушен ромейцами город Картаген... — Карфаген — город-государство в Северной Африке, был разрушен римлянами в 146 г. до н. э.
— Ты ведь у себя в отчизне учился читать и писать, не так ли? — спросил Микаил. — Должно быть, ты сам сказал мне об этом. Или же я сам догадался...
— Я учился грамоте, — отвечал Офонас. — Но и я не помню, говорил ли тебе об этом своём умении...
— Я учился не так мало, даже многие книги прочитал. Я хочу рассказать тебе одну давнюю, древнюю историю. Там, где ныне раскидывается государство тюркистанцев [128] , там стояла в древности далёкой сильная крепость Илион. В той крепости был правитель, который имел многих жён, и наложниц, и сыновей, и дочерей. Однажды ему привиделся страшный сон, будто бы его старшая жена родила пламя, спалившее его город дотла! И вскоре родился сын, и правитель приказал бросить младенца на лесистой горе, чтобы дикие звери пожрали дитя. Однако заботливая мать надела на шею мальчика золотую цепочку с драгоценным рубином, также оправленным в золото. Слуга доверенный отнёс дитя на гору и оставил в тени деревьев. В полдень пастухи пришли отдохнуть под деревьями и увидели дитя. Они взяли мальчика и вырастили. Происхождение младенца оставалось для них тайной. Они полагали его сыном какого-нибудь божества, а все они были язычниками и поклонялись идолам; другие же считали его сыном какого-нибудь царя. Золотую цепочку с драгоценным камнем пастухи оставили мальчику, и он всегда носил эту цепочку на шее. Он вырос и пас стада. Однажды правитель крепости отправился на охоту вместе со своими жёнами и наложницами. В погоне за оленем правитель столкнулся с пастухом молодым. Олень спасся, но подоспели жёны и наложницы правителя, и мать узнала цепочку на шее юноши. Спросили пастухов, воспитавших его, и всё открылось.
128
…государство тюркистанцев... — Османская империя — обширное государство, созданное тюрками (см. примеч. 35).
— От судьбы нельзя скрыться! — сказал правитель. — Судьба — страшный охотник и нагонит тебя, каким бы оленем быстроногим ты ни был...
И юношу взяли во дворец. Не могу вспомнить, что ещё произошло в этой истории, но, должно быть, не столь значимое. А юноша жил в крепости своего отца. И вот однажды правитель отправил посольство к одному ромейскому царю. И правитель приказал сыну, вновь обретённому, возглавить посольство. Сели на корабль и поплыли морем в царство того ромейского царя. Там хорошо встретили их. Сын правителя крепости поднёс царю хорошие подарки. И царь, показывая своё расположение, велел своей жене приветствовать гостей. Она вышла с открытым лицом, как ходили все женщины ромейцев, и сын правителя крепости тотчас испытал сильный укол страсти. В ночь, последовавшую за днём радостным прибытия, он похитил красавицу, и она не противилась. И едва беглецы ступили на палубу, корабль снялся с якоря. Несчастный супруг лишь наутро узнал о похищении. Он приказал снарядить в погоню семь кораблей, но корабль беглецов успел уплыть далеко.