Штурман нашей эскадрильи Иван Иванович Агафонов уверял, что на «Ли-2», списанном за древностью, но ещё стоящем на приколе в сторонке от всех, в сорок четвёртом году он вывез золотой запас Чехословакии.

– Ровно тысячу двести килограммов, тютелька в тютельку, доставили из Праги прямо в Москву, – с гордостью говорил майор, словно золото принадлежало ему лично. Как специалист, он был профессором своего дела, а как человек – прост и доступен, и пользовался непререкаемым авторитетом в разрешении конфликтных ситуаций. К «Ли-2», на котором летал в войну, он относился, как к старому другу, и высказывал надежду, что найдётся какой-нибудь умный человек и определит заслуженную машину в музей авиации.

Умник нашёлся, только не из историков, а из вполне предприимчивых поляков.

В один из воскресных августовских дней ранним утром часовой задержал грабителя, который на быках решил угнать знаменитый самолёт со стоянки. Когда разбойника доставили в караульное помещение, он стал божиться, что не совершал противоправных действий и купил машину вчера вечером у русского жолнежа. Вычислить часового, стоящего в указанное время на посту, для начальника особого отдела полка старшего лейтенанта Папшева не составляло труда.

– Та я шо ж, – с готовностью вытащил пачку денег солдат с явно украинским акцентом, – пошутковал. Вин дае мэни гроши, я и взял.

Незадачливому бизнесмену вернули деньги, солдата сняли с наряда и здесь же посадили на гауптвахту, а инцидент использовали в дипломатических дискуссиях с местными властями.

Не всегда, однако, солдатские шуточки обходились мирными путями. Месяца через три двое архаровцев, возвращаясь в казарму с ближней приводной радиостанции, повстречали поляка из рядом расположенной деревни. Поляк попросил помочь забить быка за приличное вознаграждение.

– Нет проблем, отец, – почуяв халтуру, обрадовались ребята и рано утром явились по указанному адресу.

Бык – животное серьёзное, при случае может и на рога поднять, поэтому, чтобы свести риск к минимуму, солдаты раздобыли у друзей двухсотграммовую тротиловую шашку, бикфордов шнур и детонатор. Поляк засомневался было в благополучном исходе авантюрной затеи, но солдаты уверили, что взрыв будет направленным и что всё будет о,кей. Сообразили, однако, что забивать скотину во дворе опасно, и привязали её на всякий случай к одинокому дереву, стоящему на огороде. Рассчитали, казалось, всё, заботливо закрепили брусок тола на лбу приговорённого, но бык повёл себя непредсказуемо. Когда запалили шнур и отбежали на приличное расстояние, испуганный огнём и дымом, он начал мотать головой из стороны в сторону, сорвался с привязи и кинулся в хлев. И как только исчез в проёме ворот, тут и ахнуло! Да так, что прихватило на тот свет ещё полдесятка бурёнушек, не пожелавших идти на похороны мужа, а хлев раскидало по брёвнышку.

Когда этот случай получил огласку, вся Группа войск потешалась от смеха, а потерпевший выставил счёт за причинённые неудобства, и солдаты отстроили животноводу новое подворье, возместили материальный ущерб в троекратном размере, а исполнителей упрятали в дисциплинарный батальон на три года.

Поляки за личную собственность постоять умеют, и даже за случайно задавленную русской машиной курицу требовали баснословную, словно за дойную корову, компенсацию, скрупулёзно подсчитав, сколько бы пеструшка могла снести за свою жизнь яиц, оставшись в живых. А куры у поляков сплошь долгожители…

Газета «Знамя Победы» отыскала меня по своим журналистским каналам. Моё имя, оказывается, уже муссировалось среди сотрудников армейской прессы. Осознание того, что где-то далеко у меня есть неизвестные доброжелатели, подливало топлива в тлеющий костерок тщеславия.

Письмо со штемпелем издательства вместо обратного адреса вызвало у обитателей гостиницы неподдельный интерес. Конверты с таким оформлением сюда не приходили. Мне не хотелось афишировать свою причастность к журналистике перед разудалой публикой, ревниво относящейся к успехам соплеменников и порождающей зависть, и я придумал версию, что консультировался у специалистов по вопросу оказания социальной помощи престарелым родителям.

Собственно, я был недалёк от истины. Мать с отцом и с младшим сыном навсегда оставили постылый барак на Урале, перебрались в родной Сталинград и испытывали острую потребность хоть в каком-то угле и прописке. Без жилья не было прописки, без прописки не было работы. Читай хоть спереди, хоть сзади, а получается замкнутый круг, разорвать который простому мещанину невозможно. Правда, мать со свойственной ей активностью нашла небольшую комнату на Красном Октябре и даже прописалась на правах дальней родственницы хозяйки, но площадь была ведомственной, и заводской адвокат из кожи лез, чтобы выгнать её на улицу. И начались судебные тяжбы, опустошающие и без того тощий кошелёк ответчика и выматывающие ему нервы.

Чтобы как-то свести концы с концами, отец нелегально устроился грузчиком на винный завод и был и сыт, и пьян и нос в табаке. Однако его постоянные приходы домой навеселе матери никак не нравились, и, несмотря на приличную зарплату, она заставила его уволиться.

Юра заканчивал учёбу в музыкальном училище по классу баяна и по совместительству устроился преподавателем в музыкальную школу на полставки. Какой ни на есть, а всё же денежка.

В промежутках между судебными разбирательствами мать приторговывала на местном базарчике жареными семечками и вяленой рыбой.