Іоганнъ ШИЛЛЕРЪ (1759—1805) познакомился въ 1787 г. съ 23-лтней Шарлоттой Ленгефельдъ, ставшей черезъ 3 года его женой; женитьба совпала съ окончаніемъ скитальческаго, необезпеченнаго періода жизни юноши-поэта. Въ письмахъ къ невст, сестр ея Каролин, и матери Лотты – отразились романтическіе взгляды Шиллера на любовь и дружбу.

3 августа.

Правда ли это, дорогая Лотта? Могу ли я надяться, что Каролина прочла въ Вашей душ и передала мн изъ глубины Вашего сердца то, въ чемъ я не осмливался себ признаться? О, какою тяжелою казалась мн эта тайна, которую я долженъ былъ хранить все время, съ той минуты, какъ мы съ Вами познакомились. Часто, когда мы еще жили вмст, собиралъ я все мое мужество и приходилъ къ Вамъ, съ намреніемъ открыть Вамъ это, но мужество постоянно меня покидало. Въ моемъ желаніи я видлъ эгоизмъ, я боялся, что имю въ виду только мое счастье, и эта мысль пугала меня. Если я не могъ быть для Васъ тмъ же, чмъ Вы были для меня, то мои страданія огорчили бы Васъ, и моимъ признаніемъ я разрушилъ бы чудную гармонію нашей дружбы, лишился бы и того, что имлъ, – Вашего чистаго, сестринскаго расположенія. И все же бывали минуты, когда надежда моя оживала, когда счастье, которое мы могли дать другъ другу, казалось мн безконечно выше ршительно всхъ разсужденій, когда я даже считалъ благороднымъ принести ему въ жертву все остальное. Вы могли бы быть счастливы безъ меня, – но никогда не могли бы быть несчастной черезъ меня. Это я въ себ живо чувствовалъ – и на этомъ тогда построилъ мои надежды. Вы могли отдать себя другому, но никто не могъ любить Васъ чище и нжне, чмъ я. Никому иному Ваше счастье не могло быть священне, чмъ оно всегда было и будетъ для меня. Все мое существованіе, все, что во мн живетъ, все самое во мн дорогое посвящаю я Вамъ, и если стремлюсь облагородить себя, то для того, чтобы стать боле достойнымъ Васъ, чтобы сдлать Васъ боле счастливою. Возвышенность душъ – прекрасныя и нерасторжимыя узы для дружбы и любви. Наша дружба и любовь будутъ нерасторжимы и вчны, какъ чувства, на которыхъ мы ихъ воздвигли.

Забудьте все, что могло бы принудить Ваше сердце, и предоставьте говорить лишь Вашимъ чувствамъ. Подтвердите то, на что позволила мн надяться Каролина. Скажите, что вы хотите быть моею, и что мое счастье не составляетъ для Васъ жертвы. О, убдите меня въ этомъ, – однимъ единственнымъ словомъ. Близки другъ другу наши сердца были уже давно. Пусть же отпадетъ то единственное чуждое, что стояло до сихъ поръ между нами, и пусть ничто не мшаетъ свободному общенію нашихъ душъ.

До свиданья, дорогая Лотта. Я жажду спокойной минуты, чтобы изобразить Вамъ вс чувства моего сердца, которыя въ тотъ долгій промежутокъ времени, что это единственное желаніе живетъ въ моей душ, длали меня то счастливымъ, то снова несчастнымъ. Какъ много еще долженъ я Вамъ сказать!

Не медлите отогнать навсегда мое безпокойство. Я влагаю въ Ваши руки все счастье моей жизни. Ахъ, я давно уже не представляю его себ иначе, чмъ въ Вашемъ образ. До свиданья, дорогая.

Три раза вскакивала я сегодня утромъ съ постели и подбгала къ окну, заслышавъ лошадиный топотъ, и надялась увидть тебя, но нтъ; каждый разъ то были телги мельника, нагруженныя тяжелыми мшками. Наконецъ я все-таки дождалась тебя, встала въ четвертый разъ – и это былъ ты! Я завидла тебя еще, когда ты шелъ черезъ рынокъ, пока ты не завернулъ за уголъ. И сердце мое послдовало за тобою, дорогой мой возлюбленный! Вчера былъ чудный, теплый день, мы были счастливы; такіе мирные дни будутъ часто повторяться въ будущемъ. Это собственно значитъ жить, – вновь обртать себя въ объятіяхъ любви, о, міръ такъ тсенъ безъ этого!

Я только что отобдала, и должна была обдать одна, такъ какъ Лина приглашена ко Двору. Вечеромъ и я отправлюсь туда; мн такъ странно среди людей, когда подумаю, что я могла бы быть съ тобою, они проходятъ мимо, какъ тни, и мое сердце такъ мало нуждается въ ощущеніи ихъ реальности, ибо оно полно собою.

Что длаешь ты сегодня? Ахъ, мн хотлось бы знать это ежеминутно!

Наши вчерашніе планы такъ ясны и свтлы, и я врю, что они исполнятся. Если ты чувствуешь себя хорошо въ Р., и если можешь ничего не терять для будущаго, то все устроится, добрый отецъ, надюсь, будетъ успокоенъ твоими объясненіями и сознаніемъ того, что теб у насъ хорошо, что ты счастливъ. И вдь ты будешь счастливъ, милый, дорогой, неправда ли? О, мысль о томъ, что я смогу дать теб радость, создать теб спокойныя чудныя минуты, окрыляетъ мн душу!

Камиллъ ДЕМУЛЭНЪ (1760—1794), основатель клуба кордельеровъ, былъ осужденъ революціоннымъ трибуналомъ и казненъ вмст съ Дантономъ въ 1794 г. Приведенное письмо писано къ жен изъ тюрьмы передъ казнью.

Апрль 1794 г.

Благодтельный сонъ на время далъ мн отдохнуть отъ страданій. Когда спишь, – чувствуешь себя свободнымъ, отсутствуетъ сознаніе своего плна. Небо сжалилось надо мною – я только что видлъ тебя во сн, цловалъ поочередно тебя, Горація и Анетту [6] , пришедшую къ намъ. Нашъ малютка лишился изъ-за золотухи одного глаза, и ужасъ этого несчастья заставилъ меня пробудиться, – и я снова увидлъ себя въ моей каморк. Уже слегка разсвтало. Такъ какъ я не могъ дольше тебя видть и слышать, ибо во сн ты и твоя мать бесдовали со мной, то я всталъ, чтобы поговорить съ тобой – написать теб. Но лишь только открылъ я окно, мысль о моемъ одиночеств, объ ужасныхъ засовахъ и ршеткахъ, отдляющихъ меня отъ тебя, лишила меня всякой душевной твердости. Я заплакалъ, или, врне, застоналъ въ моемъ склеп. «Люсиль, Люсиль, о, моя дорогая Люсиль, гд ты?»

Вчера вечеромъ я пережилъ еще моментъ, также ранившій мн душу, это когда я замтилъ твою мать въ парк; инстинктивнымъ движеніемъ я опустился у ршетки окна на колни и сложилъ руки вмст, словно взывая къ ея состраданію. Она изливается, конечно, теб въ своемъ гор. Я видлъ вчера ея скорбь, она спустила на лицо вуаль, не будучи въ состояніи дольше выносить это зрлище. Когда вы придете, пусть она сядетъ поближе къ теб, чтобы я могъ васъ лучше видть.

Пришли мн твой портретъ, Лолотта, я неотступно прошу тебя объ этомъ. Среди ужаса моей тюрьмы это явится для меня праздникомъ – днемъ упоенія и восторга. Пришли мн также прядь твоихъ волосъ, чтобы я могъ прижать ихъ къ сердцу. И вотъ я снова переношусь къ временамъ моей первой любви, когда каждый приходившій отъ тебя, уже изъ-за одного этого, интересовалъ меня. Вчера, когда вернулся человкъ, относившій теб мое письмо, я спросилъ его: «значитъ – вы ее видли?» Я поймалъ себя на томъ, что приковалъ свой взглядъ къ его одежд, къ его фигур, словно тамъ что-то осталось твое – отъ твоего присутствія.