Вечером возбужденный Тимир никак не хотел ложиться спать, и Парк вызвался рассказать ему одну из старых сказок северян. Я присела в кресло у камина, чтобы тоже послушать, потому что не помнила уже ни одной сказки целиком. И только на середине повести, завороженная, словно тоже ставшая ребенком, заметила стоящего в дверях Кортела. Он прислонился плечом к косяку, прижался к нему виском, скрестил руки на груди и мечтательно-рассеянно улыбался, закрыв глаза. Я впервые видела его лицо таким расслабленным и спокойным, без сосредоточенной морщинки между бровей.

— Мама, почему ты мне никогда не рассказывала про великана Латирашу? — возмутился Тимир. — Ты ведь знаешь ее?

Я была захвачена врасплох и не сразу осознала, что сказка уже кончилась.

— Сынок, это было так давно, — улыбнувшись, я села рядом с ним, укутывая плотнее в одеяло, — и я была такая же маленькая, как ты. Не помню уже совсем ни одной сказки, — коснувшись кончиком пальца его носа, я тут же его туда поцеловала, — а теперь надо спать, иначе завтра на тренировке будешь слабым.

Погасив свет и пожелав приятных снов, мы с Парком вышли, я плотно прикрыла дверь.

— Любимая сказка Кортела, — усмехнулся пожилой мужчина, потирая щеку, — он в детстве мечтал пойти в горы и найти Латирашу. Спокойных снов, Теира.

— Спокойных, — откликнулась я, понимая, что мой муж слинял совершенно бесшумно.

Ополоснувшись и переодевшись в ночную рубашку, я легла первая. Отодвинулась к стене, повернулась к ней лицом, зарываясь носом в мягкую подушку, пахнущую свежестью. Северная традиция мыться каждый день и часто менять постельное белье воспринималась на юге с брезгливостью, как ни странно. И это учитывая жару и пыль. Как так можно…

Тихо открылась дверь. Шаги мужчины выдавал только еле заметный шорох ткани. Он забрался на кровать, лег и… И будто в камень превратился — было слышно лишь совсем тихое дыхание. То есть, он даже не поворочается, не поерзает, устраиваясь удобнее?

Я вот не такая стойкая — затекла рука, пришлось переворачиваться на другой бок. Кортел лежал на животе, снова спрятав руки под грудь, повернув голову затылком ко мне. Неужели ему так удобно?

Принюхавшись, я непонимающе нахмурилась. Сладковатый душок, как от гниющего мяса, или все же кажется? Может, это… Подавшись вперед, я осторожно понюхала своего мужа. Запах, определенно, усилился.

— Кортел? — негромко позвала я.

— Да? — он так резко приподнял голову, что я даже вздрогнула.

— Ты… Ты ранен? — я протянула было руку к его плечу, но не решилась коснуться. Глядя на светловолосый затылок, я вернула ладонь на подушку. — Просто…

— Извини, — сипло, глухо, без выражения, — я забыл сменить повязку.

Встав, он подошел к столику, где стояли кувшин с водой и тазик для умывания, зажег свечу. Стянув широкую рубаху через голову, Кортел неловко попытался не поворачиваться ко мне спиной, но я все же увидела. Огромный шрам на всю спину, барельеф, выжженный тавром, которым клеймили лишь князей при вступлении на престол. В неровном свете всего не разглядеть, но это не может быть ничто другое. Лишь герб рода, много поколений назад объединившего северные племена. Я, конечно, слышала, что княжич пережил войну, но… Но…

— Чтобы быть князем, нужно княжество и народ, — сухо бросил он, разматывая ткань, закрывающую рану чуть выше локтя.

— Нет, я… Я ничего, — опустив глаза, я и вовсе уткнулась носом в подушку.

То есть, я теперь княгиня. Хотя этот титул и не существует уже, Кортел прав. Но ведь княжич становится князем, как минимум, в шестнадцать, княжества не было уже почти десять лет к тому моменту! Значит, он решил отдать дань традиции, хотя мог и не выжигать герб на своей спине. Какая же это, наверное, боль…

Услышав недовольное цыканье, я встала. Одной рукой, да еще и левой, не так просто сделать самому себе перевязку.

Нет, он цыкал не потому, что не мог завязать узел. А потому, что в ране медленно копошились белые жирные опарыши. Мужчина дернулся, будто хотел прикрыть это безобразие, но все же не стал, не слишком дружелюбно глядя на меня исподлобья.

Подойдя к шкафу, в который уже сложила свои вещи, я достала небольшую сумочку, набитую всем тем, что необходимо, если растишь непоседу, вечно расшибающего коленки. Плотно стискивая губы и стараясь не сглатывать горькую вязкую слюну, я взяла ножичек, которым обычно нарезала травы. Кортел все понял и устроил рану над тазиком. Аккуратно сковыривая личинок и совсем уж гнилые кусочки плоти, я отчаянно боролась с тошнотой. Мужчина не подавал виду, что ему больно, безучастно наблюдал.

Закончив, я отложила испачканный в сукровице нож и достала узкий длинный кусок хлопковой ткани. Оторвав кусочек, сложила его в два раза и пропитала отваром, который хранила после того, как у Тимира загноилась ранка от занозы. Он отлично вытягивал гной и снимал воспаление, так что, надеюсь, от повторного образования всяких гадов в этой, как я понимаю, изначально небольшой царапине должен защитить. Приложив компресс прямо к мясу, я прикрыла его кусочком выделанной кожи, чтобы отвар не просачивался через повязку, и в три слоя плотно замотала тканью.