И по этим мушкетерским словам, по этой вспышке несдержанности человека, который всегда владел собой, Фуке понял, до какого возбуждения дошел спокойный и непроницаемый ванский епископ. И, поняв, он вздрогнул.

– И затем, разве был бы я тем, что я есть, – продолжал, овладев собой, Арамис, – был бы я истинным другом, если бы, зная, как король вас ненавидит, подвергал бы вас еще более сильной ненависти? Обворовать его – это ничто; ухаживать за его любовницей – очень немного; но держать в своей власти его корону и честь! Да он, скорее, собственными руками вырвал бы у вас сердце из груди.

– Значит, вы ему ничем не показали, что знаете эту тайну? – спросил Фуке.

– Я предпочел бы выпить все яды, которые Митридат пил в течение двадцати лет, чтобы не умереть от отравления.

– Что же вы сделали?

– Наконец мы дошли до сути. Я думаю, что мне удастся пробудить в вас кое-какой интерес. Вы ведь внимательно слушаете меня, не правда ли?

– Еще бы! Говорите, прошу вас.

Арамис прошелся по комнате, убедился, что они одни и кругом все тихо, и вернулся к Фуке, который, сидя в кресле, в глубоком волнении ждал его откровений.

– Должен упомянуть, – продолжал Арамис, – о замечательной особенности этих близнецов: Бог создал их до того похожими друг на друга, что только он один и мог бы их различить. Их собственная мать не могла бы сделать этого.

– Возможно ли? – воскликнул Фуке.

– То же благородство в чертах, та же походка, тот же рост и тот же голос.

– Но мысли? Но ум? Но знание жизни?

– О, вот в этом неравенство, монсеньер, ибо бастильский узник несравненно выше своего брата, и если бы эта бедная жертва перешла из тюрьмы на трон, Франция узнала бы самого мудрого и благородного властелина, какой когда-либо правил ею.

Фуке сжал руками голову, отягощенную великой тайной. Арамис подошел к нему ближе и сказал:

– Есть еще разница, очень существенная для вас, монсеньер, между близнецами, сыновьями Людовика Тринадцатого: второй не знает господина Кольбера.

Фуке тотчас поднялся, бледный и взволнованный. Удар поразил более его ум, а не сердце.

– Я вас понимаю, – сказал он Арамису, – вы мне предлагаете заговор.

– Приблизительно.

– Одну из таких попыток, что меняют судьбы государств?

– И суперинтендантов. Да, монсеньер.

– Короче говоря, вы предлагаете мне подменить сына Людовика Тринадцатого, который сейчас спит в покоях Морфея, сыном Людовика Тринадцатого, который находится в тюрьме?

Арамис улыбнулся, и на его лице мелькнул отблеск его мрачной мысли.

– Допустим, так!

– Но вы не подумали, – сказал после тяжелого молчания Фуке, – вы не подумали, что такой политический акт может перевернуть все королевство?

Арамис молчал.

– Подумайте, – продолжал, все более разгорячаясь, Фуке, – ведь нам надо будет собрать все дворянство, духовенство и третье сословие; низложить царствующего короля, покрыть ужасным позором могилу Людовика Тринадцатого, погубить жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, жизнь и покой другой женщины, Марии-Терезии, и, закончив все это, если мы только сможем это закончить…

– Я вас не понимаю, – холодно перебил Арамис, – вы сейчас не высказали ни одной полезной мысли.

– Как? – удивился суперинтендант. – Разве такой человек, как вы, не обсуждает практической стороны дела? Вы ограничиваетесь детской радостью политической иллюзии и пренебрегаете условиями выполнения, то есть реальностью? Возможно ли это?

– Мой друг, – сказал с небрежной фамильярностью Арамис, – как поступает Бог, когда одного короля заменяет другим?

– Бог? Бог дает распоряжение исполнителю его воли, который хватает осужденного, уносит его и сажает триумфатора на опустевший трон. Но вы забываете, что этот исполнитель – смерть. О, боже мой, господин д’Эрбле, неужели вы хотели?..

– Вопрос не в этом, монсеньер. Вы уже переходите за границы цели. Кто вам говорит о том, чтобы послать смерть Людовику Четырнадцатому? Кто вам говорит о том, чтобы подражать Богу в его делах? Нет. Я хотел вам сказать, что Бог совершает такие вещи без шума, без усилий, а люди, вдохновленные им, преуспевают, как и он, в своих предприятиях, в своих попытках, в своих делах.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хотел вам сказать, мой друг, – продолжал Арамис с тем же выражением, как и в первый раз, – что если были потрясение, шум или даже усилия при подмене короля узником, то я предлагаю вам доказать мне это.

– Что? – воскликнул Фуке, побелев, как платок, которым он вытирал лоб. – Вы говорите…

– Пойдите в спальню короля, – продолжал спокойно Арамис, – и я утверждаю, что даже вы, знающий тайну, не заметите, что в постели своего брата лежит бастильский узник.

– Но король?.. – пролепетал Фуке, охваченный ужасом при этом известии.

– Какой король? – сказал Арамис самым сладким своим голосом. – Тот, который ненавидит, или тот, который любит вас?

– Король… вчерашний?..

– Вчерашний король? Успокойтесь, он занял место в Бастилии, которое слишком долго занимал его брат.